Зимняя сказка - Сакариас Топелиус Страница 11

Однажды поутру Кнут сидел на своем Жемчужном берегу и перебирал желтоватые круглые камешки, очень похожие на вареные картофелинки, причем еще теплые. Правда, их нельзя было есть, и Кнут развлекался тем, что закидывал их подальше в воду.

И вдруг он заметил среди камней маленькую камышовую дудочку. Это была самая обыкновенная дудочка. У Кнута было таких с десяток, но и эта, конечно, не была лишней.

Кнут приложил дудочку к губам, легонько дунул, и она залилась так весело, что хоть в пляс пускайся. Дунул еще раз — и она затянула такой жалобный мотив, что хоть плачь. А в третий раз дудочка тихонько и ласково запела колыбельную, навевая сон.

Кнут снова и снова прикладывал дудочку к губам, но никаких других мелодий она, оказывается, не знала.

Спрятал он дудочку в карман, уселся на камень у воды и задумался. Дело в том, что в этот день Кнут был ужасно голоден. На завтрак у бабушки ничего не нашлось, да и на обед, похоже, будет то же самое блюдо.

«Эх, хорошо бы сейчас попасть на кухню господина Петермана!» — подумал Кнут, и ему даже почудился запах жареной салаки.

Чтобы не сидеть без дела, Кнут решил закинуть удочку, но и рыба сегодня, как назло, не клевала, — вчера на море был шторм.

После вчерашней бури море все еще не успокоилось: волны, словно стеклянные холмы, одна за другой набегали на берег и, облизав песок и гальку, снова откатывались назад. И вдруг одна волна — самая высокая — подкатилась к самым ногам Кнута, и в шорохе воды и песка ему почудились слова:

— Кнут, а Кнут! Не ты ли нашел дудочку морской царевны? Она волшебная и знает всего три песенки — веселую, грустную и сонную…

— Ну и дела! — сказал Кнут. — Значит, это волшебная дудочка? Да, это я нашел ее, но теперь-то уж точно не отдам. Ступай-ка своей дорогой, волна!

Волна что-то сердито и неразборчиво проворчала и отхлынула от берега.

А Кнут достал дудочку из кармана и принялся разглядывать ее со всех сторон.

— Выходит, ты умеешь колдовать? А ну-ка наколдуй, чтобы рыба подошла поближе к берегу!

Кнут дунул в дудочку, и она протяжно запела сонную мелодию.

И вдруг — не прошло и минуты — у самого берега всплыл морской окунь, за ним другой, за другим — третий. А потом пошли лососи, сиги, треска, селедка, салака, корюшка и прочая шустрая мелочь, какая только водится в море. Вся эта рыба, охваченная крепким сном, лежала на боку и тихонько покачивалась на волнах. И столько ее было, что хоть лопатой греби!

«Ого-го! Сегодня у меня неплохой улов!» — подумал Кнут и помчался домой за корзиной.

Но когда он вернулся, к берегу уже и пробиться было нельзя. Дикие утки, гуси, лебеди и прочие незваные гости слетелись со всех сторон, почуяв добычу, и с жадностью пожирали беспомощную рыбу. Самыми ненасытными и самыми горластыми были, конечно же, чайки.

— Хватай! Хватай! — наперебой орали они.

И вдруг прямо в гущу этого галдящего птичьего базара врезался морской орел. Он выхватил из воды самого крупного лосося и понес его прочь.

Кнут едва не расплакался от досады.

— Вот я вам сейчас задам, воришки несчастные! — закричал он и, набрав полную пригоршню камней, стал швырять в птиц. Да так метко, что одним подбил крыло, другим зашиб лапу. Но и это не помогло — птицы все равно не разлетались.

Кто знает, чем бы это кончилось, но вдруг со стороны залива грянул выстрел, потом еще один и еще. После каждого выстрела птицы замертво падали в воду и так же, как рыбы, покачивались на волнах.

Скоро почти все птицы были перебиты, а те немногие, которым удалось уцелеть, с отчаянными криками разлетелись в разные стороны. А тем временем из-за мыса показалась лодка с тремя охотниками. Это были господин Петерман и его приятели. Такой охоты у них еще никогда не случалось!

— А, это ты, Кнут! — крикнул господин Петерман. — Как это тебе удалось приманить сюда столько птицы?

— Да я вовсе и не приманивал, — простодушно сказал Кнут. — Я играл на своей дудочке рыбам, а птицы, видно, тоже захотели послушать!

— Видно, ты очень искусный музыкант, — рассмеялся господин Петерман. — С этого дня я так и буду называть тебя: Кнут-музыкант.

— Что ж, я не против, — сказал Кнут.

Да и с чего бы он стал спорить? Ведь Кнут-музыкант звучит ничуть не хуже, чем, например, Кнут Андерсон, или Кнут Седер-лунд, или Кнут Маттсон.

— Послушай, Кнут-музыкант, — спросил господин Петерман, подбирая из воды подстреленных птиц, — что это с тобой случилось? Ты стал такой тощий — ну прямо как жердь.

— А на что же мне быть похожим, если обедать приходится вприглядку? — весело отвечал Кнут.

— Да уж, — согласился господин Петерман. — Но сегодня я приглашаю тебя на обед. Если бы не ты, ни за что бы нам не настрелять столько дичи. Только приходи не раньше четырех, а то птицу не успеют зажарить. Да смотри, не опаздывай — не очень-то люблю я ждать.

— Спасибо, — вежливо сказал Кнут, — я буду ровно в четыре.

А про себя подумал: «Тому, кто ничего не ел со вчерашнего дня, не так-то легко ждать до четырех часов».

Наконец лодка, нагруженная дичью, отвалила от берега, а Кнут с пустыми руками пошел домой.

— Ну что, Кнут, много ли рыбы наловил? — спросила бабушка.

— Наловить-то я не наловил, а видел много. Но рыбу съели птицы, а птиц перестрелял господин Петерман.

— Плохи наши дела! — сказала бабушка. — Сегодня на обед у меня только четыре картофелины, две салаки и половина ломтя хлеба.

— Съешьте все это сами, бабушка, — сказал Кнут. — Я сегодня дома не обедаю. Господин Петерман пригласил меня отобедать у него, и если получится — принесу вам в кармане кусочек сыру.

— Смотри, только не ходи через Киикальский лес, — предупредила бабушка. — Там живут эльфы. А рядом находятся владения горного короля, снежного короля и королевы лесов. Лучше ступай берегом.

— Берегом уж очень далеко, бабушка, а я со вчерашнего дня ничего не ел.

— Ну, как знаешь. Да выбрось еду из головы, а то еще больше есть захочется.

— Не беспокойтесь, бабушка. Буду по дороге повторять правила правописания, — сказал Кнут и отправился в путь.

«Неужто придется тащиться по берегу когда лесом дорога вдвое короче!» — подумал Кнут, и, дойдя до поворота, свернул на тропинку, которая вела прямо в Киикальский лес.

«Итак, существительные бывают собственные и нарицательные… Что это значит?» — спросил у самого себя Кнут, пробираясь лесной чащей, — но ответа на этот трудный вопрос так и не нашел, потому что внезапно увидел прямо перед собой маленького сухонького старичка, который, выбиваясь из сил, толкал перед собой тележку, нагруженную листами железа.