Ведьма Пачкуля и сумасшедшие каникулы - Кай Умански Страница 11

Дадли расплылся в счастливой улыбке. Хьюго на Пачкулином плече ощетинился — так с ним всегда бывает, стоит кому-нибудь произнести слово хомячок.

— Вы не можете ее не пустить! Мы будем жить в одной комнате, — вмешалась верная Шельма. — И вообще, отпуск — ее идея. Не царапай мамулю, Дадли. Нельзя так. Пачкуля — наша подруга. Я отказываюсь с ней разлучаться!

— Она будет спать в палатке в саду. В дом я ее не пущу.

Пачкуля раскрыла было рот, чтобы возразить, но, поймав предостерегающий взгляд Чепухинды, передумала.

— Будешь жить со мной, Шельма? — спросила она.

— Э-э… пожалуй, нет, — сказала не столь уж верная Шельма.

— Ты что, бросишь меня в час нужды? — заныла Пачкуля.

— Мы с Дадли в палатке спать не станем, даже ради тебя, — заявила Шельма. — Там же нет туалетного столика.

— Но ты обещала, что мы будем вместе! Ты обещала!

— Прекрати суету, Пачкуля, дорогая, — сказала с улыбкой Чепухинда. Глаза ее при этом угрожающе вспыхнули. — Шельма, иди в дом. Пачкуля, поблагодари миссис Молотофф за палатку. Где ваши манеры?

— Чудно! — процедила Пачкуля сквозь сжатые зубы. — Огромное спасибо. Палатка в саду, говорите? Что может быть лучше?

— Палатка ф саду? Что мошет быть лучше? — передразнил Хьюго. Вечерний морской туман вился вокруг тесной палатки, разбитой на ма-а-аленьком газоне, который миссис Молотофф называла садом. Ведьма и хомяк жались друг к другу под брезентом.

Было слышно, как чуть поодаль метлы метут пол в своем также весьма непросторном сарае и пререкаются с парой местных шезлонгов на древесном (по общим отзывам, ужасно трудный язык).

В окнах «Вида на океан» мелькали огоньки — укрощенные гостьи ходили на цыпочках по своим спальням с половинками свечей, пытались разобрать вещи и шепотом спорили, кому где спать. Время от времени миссис Молотофф звучным строгим голосом оглашала правило «ПОСЛЕ ЗАКАТА НЕ ШУМЕТЬ».

— Хватит жаловаться, — сказала Пачкуля и зевнула. — По мне уж лучше тут спать. Не нравится мне эта молотоффская хибара. Слишком много правил. И ты видел, как там чисто? Фу! И кому охота жить с поганкой Шельмой? Нет, тут под звездами — хорошо. Давай спать. Завтра нам рано вставать. Нас ждет насыщенный денек.

— Фто сначала? Пойти купаться? — спросил Хьюго. Глаза у него округлились от восторга.

— Лезть в воду? Это вряд ли. Нет, завтра первым делом пойдем на пирс. Там вся жизнь. Если верить буклету. Все, давай спать.

— Хорофо, — сказал Хьюго и, вздохнув, свернулся калачиком. — И все из-за твой запах…

— Я верю в вонь и грязь. Каждый должен быть готов пострадать за то, во что верит. Нечисть всемогущая! Что это еще за шум?

Вечерний бриз разносил по побережью душераздирающие звуки. Как будто ногти скребут по классной доске, орет сигнализация и грохочут крышки мусорных баков. Ошибиться невозможно. Это — гоблинская музыка.

«Гобболенд» открылся.

Гоблинская молния

1

Мы прерываем наш рассказ для экстренного выпуска новостей о гоблинах. За последние двадцать четыре часа они проделали долгий, трудный путь, полный испытаний и опасностей. Цуцик занозил палец на ноге, Гнусу в глаз попала песчинка, Обормот и Свинтус натерли ужасные волдыри. Косоглаз проиграл в битве с крольчонком и получил ранение в виде царапины на лапе. Пузан потерял шапку. У Красавчика колени распухли и стали как воздушные шарики.

К сожалению, проделав весь этот долгий, трудный путь, гоблины обнаружили, что шли по кругу. Они вернулись туда, откуда начали, и сейчас спят вповалку, вконец утомившись спорить, кто виноват.

— Конец сообщения —

Глава десятая
Пляж

— Пойдем со мной на пирс, Шельма, ну пожалуйста! — в тысячный раз упрашивала Пачкуля. Она сидела на пляже одетая и нетерпеливо барабанила ногами по большому камню. Чуть поодаль Хьюго шлепал вброд по маленькой запруде и размахивал палочкой от леденца, надеясь сразиться с пираньями.

— Нет, — сказала Шельма. Она растянулась на большом лиловом полотенце, обложившись десятками бутылочек с самодельными средствами для загара. На Шельме был впечатляющий шерстяной купальник в желто-черную полоску; на лбу у ведьмы лежал большой огурец (она где-то вычитала, что огурец охлаждает глаза). Она походила на сального шершня с овощным гарниром и кучей предков-палочников.

— А как же «Зеркальная комната»? Ты же говорила, что хочешь туда сходить, — запротестовала Пачкуля.

— Позже. Когда у меня будет великолепный загар. И вообще, я расслабляюсь. И совсем бы расслабилась, если бы эти двое не заграбастали себе все шезлонги.

Она убрала огурец и недовольно уставилась на двух мумий, которые энергично натирали свои бинты лосьоном для бальзамирования. Мумий зовут Запеленатхет и Иссохнимон. Когда-то, до всех этих бинтов, они были фараонами, поэтому считают, что шезлонги принадлежат им по божественному праву.

Народу на пляже потихоньку прибывало. Семейка троллей в гавайских рубашках собрала груду камней и теперь отгораживала свою территорию. У самой воды визжащие баньши гонялись друг за другом с надувной акулой. Рядом шайка зомби пинала мяч, а у волнореза фотографировались, улыбаясь во все зубы, скелеты.

— Ты вся розовая уже, — предупредила Пачкуля. — Смотри, сгоришь.

— Глупости. Моя кожа не боится солнечных лучей, у меня с собой целый арсенал специальных кремов, — объяснила Шельма. — Хочешь, можешь тоже намазаться, — великодушно прибавила она.

— Нет, спасибо, — поспешно ответила Пачкуля. — Меня грязь от солнца защищает. Ну пойдем же со мной на пирс!

— Сказала же, нет. И потом, Дадли будет меня искать, когда вернется. Он сейчас на лодочном причале. В юности мой котик был моряком, так что у него, видимо, зов соли, или как там это называется. Он вчера ночью во сне пел матросские песни. Та еще ночка выдалась, Дадли голосит, и в придачу эта ужасная гоблинская музыка. И меня поселили с Мымрой — она храпит и ест в кровати бутерброды с патокой.

Повисла неловкая тишина.

— Как, кстати, в «Виде на океан» завтрак? — спросила Пачкуля как бы невзначай, стараясь не выказывать интереса. Она еще не до конца простила Шельме, что та бросила ее в час нужды.

— Кошмар. Вареные яйца и жидкий чай. Мы надеялись, Чепухинда что-нибудь скажет, но она и бровью не повела. Некоторые из нас считают, что она с этой своей вежливостью перегибает палку, — хмуро сказала Шельма.