Худшие опасения - Фэй Уэлдон Страница 9

Александра вернулась на кухню и сварила себе кофе. Высыпала в кофемолку последние зерна из пакета. Опустевший пакет — когда-то открытый Недом — швырнула в мусорное ведро. Вот так, подумала Александра, сами собой стираются следы, оставленные умершим в обыденной жизни. Уцелеют только его книги на полках — монографии об Ибсене. Затем и его интерпретации Ибсена непременно выйдут из моды. Книги растекутся по лоткам букинистов да по шкафам немногочисленных старых чудаков, у которых обо всем свое особое мнение; и лишь изредка кто-то задумчиво произнесет: «Нед Лудд — что-то знакомое»; имея в виду того Неда Лудда, того деревенского дурачка из Лейчестершира, который в 1782 году разломал вязальную машину, оставившую его без работы. Того Лудда, в честь которого участники тогдашних бунтов были наречены луддитами. Никто и не подумает о Неде Лудде — театроведе, знатоке Ибсена. Или даже об Александре Лудд, актрисе, чье имя и фотография когда-то столь часто встречались на газетных страницах, — о Норе в постановке «Кукольного дома» в период, когда женщины решили превратить Нору в символ своей атаки на последние бастионы мужской тирании. Возможно, имена Луддов попадут в литературу для специалистов, в театральный раздел какой-нибудь электронной энциклопедии. В комфортном мире будущего люди, не зная, куда себя приложить, станут призывать на экран монитора тени минувшего и пялиться на них, слушать, как компьютерный голос произносит «Лудд Нед» и зачитывает вслух соответствующую статью. Читать текст глазами никто уже не будет — зачем утруждаться?

Дженни Линден. Почему Алмаз так охотно отправился с ней гулять? Это не в его привычках. К большинству людей Алмаз относится с подозрением, делая исключение лишь для тех, с кем встречается часто.

В отсутствие Алмаза в доме воцарилась странная тишина: только после того, как перестали слышаться прерывистые вздохи и чихи пса, Александра осознала, сколько от Алмаза шуму. Внезапно ею овладела тоска по Саше: целеустремленному, всегда неожиданному топоту его ножек, звукам энергичной возни, означающим, что мальчик опять что-то затеял. Ирэн звонить пока рано. Но Саша уже не спит: сидит перед телевизором, смотрит новости — точнее, разглядывает «бегущую строку» внизу экрана, которую пока не умеет читать. Как он уверяет, новости — его любимая передача. Нужно устроить так, чтобы Саша поскорее вернулся домой. Ах, если бы он сейчас обхватил ее своими ручонками…

Александра налила себе кофе. Но даже не поднесла чашку к губам.

Дженни Линден. Дженни Линден никогда не приглашали на вечеринки к Луддам. Интересно почему? Ведь других, еще более тупоумных, еще более нескладных, звали. Дженни зарабатывала на жизнь своими руками — своими пухлыми пальчиками-сардельками — и своим энтузиазмом. Архитекторам помогают мастера, изготовляющие макеты будущих зданий. Дженни тоже была макетчица, только театральная. Она шила миниатюрные копии костюмов, придуманных художником, чтобы режиссер мог их одобрить или разбранить, расхвалить или внести коррективы. Дело в своем роде почтенное. Прокормиться можно. Жила Дженни в Эддон-Гарни, в маленьком старинном коттедже напротив тюрьмы. Как-то Нед, прихватив с собой Александру, навестил Дженни в ее мастерской — то есть просто в гостиной ее коттеджа. Он хотел, чтобы Александра посмотрела костюмы для «Пера Гюнта» — точные копии тех, что использовались в лондонской постановке 1911 года. Это было, должно быть, года четыре назад; Александра вроде бы уже ждала Сашу. Нед позвонил Дженни заранее — предупредить, что они заедут. Это был чисто светский визит. Дженни выставила на стол бутылку вина, радостно щебетала — их приезд для нее явно очень много значил, — с какой-то жалостной гордостью хвасталась своими кукольными платьицами. Нед попросил разрешения сфотографировать костюмы для своей книги о «Пере Гюнте», Дженни согласилась. Что с тех пор произошло, на каких основаниях Дженни теперь твердит о своей любви к Неду, Александра понятия не имела.

Впрочем, Дженни из тех, кто всех и вся любит с одинаковым жаром. Она, наверно, и свою даму-аналитика «любит», и подруг «любит», и Неда «любит», потому что он когда-то на одну минутку соизволил заметить, что Дженни существует на свете. С чего Дженни взбрело в голову, что Александра Неда не любит? Стоп, внесем поправку. Не любила. Потому что Александры не было рядом с Недом в час его смерти? Дженни, похоже, из тех прилипчивых женщин-пиявок, которые боятся отойти от мужика даже на минутку — вдруг он испустит дух? Так они и сводят своих мужчин в гроб раньше срока.

Александра вспомнила, как Дженни говорила (но кому, где, в чьем доме?): «Мой аналитик — просто чудо. Благодаря ей я нашла в себе мужество, чтобы расстаться с моим супругом».

И свою мысль по поводу этой фразы: «Одинокие женщины всегда так говорят».

Где-то на свете есть муж и сын, с которыми Дженни рассталась во имя своего таланта. Муж — режиссер по свету в каком-то театре на Вест-Энде. Да, точно. Простой технарь. Никаким боком не художник. Даже не критик. Дженни из тех, кто жадно алчет сельской тиши и единения с природой, из тех, кто поглощен поисками своего подлинного «я» и прочих подобных вещей. А Нед поселился за городом, чтобы держаться подальше от всей этой театральной шатии и чтобы не было проблем с парковкой.

К чему даже думать о Дженни Линден? Дамочка со сдвигом, распаленная навязчивой мыслью о чужой смерти, крутится у опаленного несчастьем дома. Ну ее к черту. Александра считала своим долгом время от времени приглашать Дженни в гости — все-таки живет по соседству, имеет какое-то отношение к театру, — но Нед каждый раз восклицал:

— О господи, только не Дженни Линден. Она своим занудством всех с ума сведет. За права животных станет агитировать.

Александра спросила себя, по какому праву она и Нед считали, будто призваны вершить суд над обитателями Эддон-Гарни и окрестностей. Если Лудды кого-то одобряли, то этот человек автоматически считался достойным знакомства. И наоборот. Но вот Нед ушел из жизни, упал замертво, проломив своим телом защитное ограждение, которое супруги выстроили сами, — ограждение, не допускавшее к ним всех жалких неудачников и зануд. Появилась брешь, через которую при желании ворвется кто угодно. Может быть, так ей, Александре, и надо?

Александра пошла в гостиную и под пристальными взглядами Леды, обнявшей своего лебедя, и Европы, ласкающей своего быка (обе мифические героини — фарфор, ок. 1760 г.), а также белого льва (терракота, глазурь, эпоха Цин, ок. 1730 г.) сняла с полки книгу Неда о «Пере Гюнте». Книга раскрылась на фотографии крохотного макета работы Дженни Линден. Лилипутские фигурки в лилипутской одежде. Подпись гласила: «Фото: Нед Лудд. Сцена из постановки 1922 года в Олд-Вик, тщательно реконструированная талантливой художницей Дженни Линден».

Понимай как хочешь: или Нед ездил к Дженни еще раз, чтобы сфотографировать ее макеты постановки 1922 года, или в книге опечатка, или Нед изначально перепутал год. Или она, Александра, неправильно запомнила дату.

Почувствовав за спиной какое-то шевеление, Александра резко обернулась — на нее таращилась Дженни Линден. Дженни — в ее гостиной, в гостиной Александры.