Манящая тайна - Сара Маклейн Страница 9

Конечно, она и раньше об этом думала, но сейчас, взглянув в холодные глаза этого человека, Мара вдруг поняла, что ошибалась. Было ясно, что он вовсе не хотел получить оправдание. Нет, он жаждет мести.

— Разве ты не понимаешь, Мара? — Он нагнулся к ней и прошептал: — Теперь ты в моих руках.

Она встревожилась, но постаралась скрыть волнение. Он ведь не убийца. Уж она-то это прекрасно знает.

«Тебя он не убивал, но ты представления не имеешь о том, что он успел натворить с тех пор», — сказала себе Мара.

Чушь! Он не убийца! Он просто злится. А она этого ожидала, верно? Разве она к этому не готовилась? Разве не обдумала все возможные варианты до того, как надела плащ и вышла на улицу, чтобы его найти?

Она двенадцать лет прожила одна. И научилась сама о себе заботиться. Научилась быть сильной.

Он отошел от нее и направился к креслу возле камина.

— Вы вполне можете сесть. Все равно вы отсюда не уйдете.

Мару охватило сильнейшее беспокойство.

— Что это значит? — спросила она.

— Это значит, мисс Лоув, что у меня нет ни малейшего намерения позволить вам снова сбежать.

У нее гулко заколотилось сердце.

— Я стану вашей пленницей?

Он не ответил, но она вспомнила, что Темпл сказал чуть раньше. «Теперь ты в моих руках» — кажется, так он сказал. Черт возьми! Она совершила ужасную ошибку! А он, по сути, не оставил ей выбора.

Хотя Темпл указывал ей на второе кресло у камина, Мара подошла к графину в дальнем конце буфета и наполнила один стакан, затем другой. После чего повернулась к хозяину и проговорила:

— Мне разрешается выпить, разве нет? Или вы намерены держать графин при себе и выдавать мне по капле?

Он немного подумал и ответил:

— Хорошо. Угощайся.

Мара пересекла комнату и протянула ему один из стаканов, надеясь, что он не увидит, как дрожит ее рука.

— Спасибо, — сказала она.

— Думаешь, сможешь вежливостью набрать очки?

Мара присела на краешек кресла напротив.

— Думаю, вежливость не повредит.

Темпл приложился к своему стакану. Мара с облегчением выдохнула и сказала:

— Повторяю, я не хотела этого делать.

— Возможно, — отозвался он. — Полагаю, ты неплохо повеселилась за эти двенадцать лет.

Она немного помолчала.

— А если я скажу, что никакого удовольствия за эти годы не получила, что мне приходилось очень нелегко?

— Советую ничего подобного мне не рассказывать. Кажется, сочувствие у меня закончилось.

Мара прищурилась, глядя на него.

— А вы тяжелый человек…

Он сделал еще глоток.

— Ничего удивительного после двенадцати-то лет одиночества.

— Это не должно было произойти так, как произошло, — сказала она, понимая, что открывает ему больше, чем собиралась. — Мы вас не узнали.

Темпл замер.

— «Мы»? Что это значит?

Она не ответила.

— Ты сказала… «мы»? — Он подался вперед. — А, ты и твой брат! Мне нужно было драться с ним, когда он просил. Он заслуживает хорошей трепки. — Он… — Темпл помолчал. — Твой брат помог тебе бежать. Помог тебе… — Темпл схватился за голову. — Чем-то опоить меня! — воскликнул он, и его черные глаза широко распахнулись.

Мара вскочила с кресла, чувствуя, как бешено колотится ее сердце. Темпл тоже поднялся, выпрямившись в полный рост; он был выше, крупнее и крепче любого известного ей мужчины. В юности она восхищалась его ростом и сложением. Все в нем ее интриговало, влекло…

— Вы меня опоили! — снова закричал Темпл.

Мара торопливо поставила перед собой стул.

— Мы были детьми, — попыталась она оправдаться.

Тут Темпл вдруг покачнулся и прорычал:

— Черт побери! Да ты, оказывается… — Выронив стакан, он рванулся к ней, промахнулся и схватился за спинку стула. — Ты сделала это… снова…

Он рухнул на пол.

Одно дело опоить человека единожды, но два раза — это уже чересчур. И ведь она вовсе не чудовище… Впрочем, очнувшись, он в это не поверит.

Мара стояла над герцогом Ламонтом, рухнувшим на пол в собственном кабинете, как подрубленный дуб, и обдумывала, что делать дальше.

Он не оставил ей выбора. Наверное, надо повторять это снова и снова, и тогда она, возможно, перестанет чувствовать себя виноватой.

Он угрожал, что сделает ее своей пленницей. Да он просто чудовище! Боже правый, какой он огромный… И даже без сознания выглядит устрашающе.

Но он красивый, хотя — и не в классическом смысле.

Мара обвела Темпла взглядом; посмотрела на могучие руки и ноги, на превосходно сшитый костюм, на жилы, вздувшиеся на шее и видневшиеся над воротничком рубашки без галстука. Заметила она и ямочку на подбородке, а также шрамы…

Даже со шрамами его лицо выдавало аристократическое происхождение — сплошные острые грани. От таких лиц многие женщины сразу теряют голову, и Мара не могла их за это винить.

Она и сама когда-то едва не потеряла. Впрочем, без «едва». Просто потеряла голову.

Юношей он постоянно улыбался, обнажая ровные белые зубы, и его улыбка очаровывала, сулила наслаждение… Огромный и непринужденный, он, казался очень самоуверенным, но при этом — ужасно неопытным, и она тогда никак не могла принять его за аристократа. Решила, что перед ней мелкопоместный дворянчик, приглашенный ее отцом на грандиозную свадьбу, делавшую его дочь герцогиней.

Он казался человеком, которому совершенно не о чем беспокоиться. Ей даже в голову не пришло, что наследник одного из самых могущественных герцогов страны может оказаться столь беспечным. Но конечно, ей следовало быть поумнее. Ей следовало понять, что он аристократ. Она должна была догадаться об этом в ту же секунду, как они сошлись в холодном саду. Он тогда улыбнулся ей так, словно она была единственной женщиной во всей Британии, а он — единственным мужчиной.

Но она не догадалась. И уж конечно, даже представить себе не могла, что перед ней маркиз Чапин, наследник герцогства, в котором она вот-вот станет герцогиней. Наследник — и ее будущий пасынок.

Но мужчина, распластавшийся сейчас на ковре, совершенно не походил на того юношу. Впрочем, об этом она думать не будет.

Мара присела на корточки, чтобы проверить, дышит ли он, и, к своему огромному облегчению, увидела, что широкая грудь мерно поднималась и опускалась. Сердце ее отчаянно колотилось, несомненно — от страха. Ведь если Темпл сейчас очнется, то особой радости не проявит.

Мара невольно хихикнула. Не проявит радости? Слабо сказано. Да в нем не останется ничего человеческого!