В свете луны - Кэтлин Эшенберг Страница 9

– А может, мне на роду написано быть низкорослым чучелом? – произнесла Аннабель.

Она сняла с головы книгу и прочитала имя автора. Голдсмит. Если кто-то и читал его произведения в этом доме, то это мог быть только дядя Ричард. Аннабель бросила книгу на кровать. Она перечитает ее сегодня, когда Ливви будет храпеть рядом. Аннабель распирал озорной смех.

– А ты храпишь, Ливви! – сказала Аннабель.

– Не храплю! Леди никогда не храпят.

– Значит, ты не леди.

– Папа говорит, я первая красавица трех графств. – Оливия расплылась в улыбке, что настоящей леди совсем не к лицу.

– Динь-дон, динь-дон!..

Оливия схватила пуховую подушку и швырнула через комнату, попав Аннабель в голову. Девушка бросила ее назад, и битва началась.

Тетя Хетти прибежала на шум.

– Девочки! – укоризненно произнесла она, подбоченившись. – Надеюсь, вам не нужно напоминать, что вы леди?

– Нет, мама, – ответила Оливия.

Она поймала летающее в воздухе перышко и пощекотала им под носом у Аннабель.

– Конечно, нет, тетушка, – поддержала подругу Аннабель.

Она выхватила перо из рук Оливии и толкнула ее на кучу перьев.

Тетя Хетти тихо засмеялась и закрыла дверь.

Со временем древний бог сжалился над Аннабель. Нет, она не стала выше и не отрастила ничего отдаленно напоминающего спелые дыни. Однако у нее появилась талия, да и грудь немного увеличилась. Она уже напоминала не укусы москитов, а что-то скорее похожее на яйца-пашот.

В тот год дядя Ричард купил ей желтую, словно цветущие нарциссы, амазонку и бальное платье цвета глицинии, что росла под окном спальни Оливии. Ливви помогла ей завернуть обновки в папиросную бумагу и упаковать в коробки перед отъездом в «Излучину».

В тот же самый год мистер Хэммонд из Южной Каролины провозгласил хлопок королем. Никто не осмеливался начинать войну против этого короля. Конечно, в те дни Аннабель не забивала себе голову мыслями о войне. Герои сражались в эпических греческих поэмах. В Европе древняя ненависть оборачивалась кавалерийскими атаками и кровопролитием. Но она жила в Соединенных Штатах Америки. Ей исполнилось шестнадцать, она была молодой женщиной с телом ребенка, исполненной нежности мечтательницей. Однако мечты ее способны были причинить боль.

Мужчины обсуждали дебаты между каким-то там мистером Линкольном и знаменитым мистером Дугласом из Иллинойса. Аннабель слушала их разговоры и читала газету, издаваемую в Ричмонде. Леди никогда не высказывали своего мнения, особенно если речь шла о политике. Аннабель хотелось быть леди, как мама, но ей не всегда удавалось держать рот на замке, как того требовали приличия. Но дело было даже не в этом. Главное – она принимала не ту сторону. Аннабель восхищалась точкой зрения Линкольна.

Когда она встревала в разговор, взгляд отца становился ясным и осмысленным, и он смотрел на дочь, словно только что вспомнил о ее существовании. Однажды она заметила выражение лица мистера Пейтона Кинкейда прежде, чем он успел скрыть свои чувства. Она догадалась, что мистер Пейтон гораздо больше ценил леди с интеллектом, хотя в то лето Аннабель предпочла бы быть леди с красивым телом.

Тогда в «Излучине» она прочитала «Хижину дяди Тома» и подумала, что роман слишком печальный. По ночам она читала «Мадам Бовари» при свете свечи, раздумывая, появится ли у нее когда-нибудь любовник, за которого она готова будет отдать жизнь.

На званый вечер она надела свое новое платье цвета лаванды и вышла на широкую лужайку. Китайские фонарики освещали мягкую осеннюю ночь. Легкий ветерок доносил запахи реки, вечер был теплым, и Аннабель не замерзла в своем платье с открытыми плечами. Она подложила в корсет немного ваты, чтобы придать груди некоторую пышность. Карлайл внимательно смотрел на вырез ее платья. Интересно, догадался он или нет? Взгляды брата и сестры встретились, и Карлайл ухмыльнулся. Значит, догадался.

К ней подошел мистер Пейтон Кинкейд с двумя бокалами шампанского. Один он протянул девушке. Аннабель не знала, что сказал бы на этот счет папа, однако понимала, что Ливви позавидовала бы ей. Леди, исповедующим англиканскую религию, разрешалось глотнуть немного шампанского. И хотя Аннабель была представительницей методистской церкви, она все же взяла бокал. Девушка сделала глоток, с трудом удержавшись, чтобы не передернуть плечами.

– Ты становишься взрослой, Энни, – произнес мистер Пейтон Кинкейд.

– Вы и правда так думаете? – с надеждой в голосе спросила Аннабель. – Я бы отдала все, чтобы стать хоть на дюйм выше!

Мистер Кинкейд улыбнулся. Но не снисходительно, а скорее восхищенно.

– Томас не знает, каким обладает сокровищем, – сказал он. – Не позволяй никому испортить тебя, Энни. Ты как глоток свежего горного воздуха.

Девушка знала, что это просто любезность, но все же улыбнулась в ответ. Мужчина прищурился и, казалось потерял способность дышать. Аннабель подумала, что мистеру Кинкейду плохо, и хотела предложить ему присесть, но он пригласил ее на танец.

Она чувствовала себя совсем взрослой с пучком на затылке, в мягких атласных туфельках, танцуя мазурку с аристократическим мистером Кинкейдом. Ночной ветерок обвевал ее обнаженные плечи и нес с собой запах осени, прелых листьев и перегнивающего ила с поймы реки. Запах, который всегда будет напоминать ей «Излучину» и танцы под усыпанным звездами небом.

Она станцевала польку с Карлайлом и рил с Гордоном. После этого ее никто больше не приглашал. Она стояла в галерее и наблюдала.

Аннабель устала от попыток стать такой, какой никогда не была. Ей ужасно хотелось научиться искусству хлопать ресницами и при этом не походить на сову. Хотелось флиртовать с легкостью Оливии, быть такой же благоговейно красивой, как мама.

Но еще больше ей хотелось увидеть устремленный на нее многозначительный взгляд молодого человека. Она хотела, хотела, хотела… чтобы рядом был кто-то, кто знал бы о ее существовании, кто замечал бы ее, кто считал бы ее самой лучшей юной леди на свете.

Возвращаясь с берега реки, она столкнулась с мистером Пейтоном Кинкейдом. Она не увидела его из-за слез, застилавших глаза, и он подхватил ее за локоть.

– Почему ты гуляешь одна, дитя, когда в небе такая чудесная луна, а на лужайке – танцы? – спросил он.

– Туфли жмут, – солгала девушка, опасаясь, как бы мистер Кинкейд не услышал в ее голосе слез.

К ее удивлению, он наклонился и коснулся ее лба губами. И к досаде Аннабель, слеза все же скатилась по ее щеке.

– Дай им время, дочка, – мягко произнес он. – Они слишком молоды, чтобы понять, что теряют. А пока не согласишься ли станцевать вальс с одиноким стариком здесь, у реки?

Танцевать вальс в лунном свете на берегу реки было не совсем прилично. Но Аннабель это нисколько не заботило. Она подумала, что любит мистера Пейтона Кинкейда почти так же сильно, как папу.