Рабыня порока - Валериан Светлов Страница 9

Старики остановились в изумлении на последних ступенях лестницы.

— Что это за крик, Марта? — спросил пастор, стараясь сохранить спокойный тон, но сам уже невольно поддаваясь волнению, начинавшему овладевать им.

— Что случилось, моя дорогая? — в свою очередь проговорила старуха, всматриваясь в полумрак комнаты. — Кто эта девушка?

— Не знаю, не знаю… Это… Марья… Марья… Но не в ней дело, тетушка…

— Что же случилось?

Марта кинулась к ней.

— Матушка! — в каком‑то исступлении отчаяния закричала она. — Пойдемте, пойдемте туда…

— Куда, дитя мое?

— Туда, туда, к стенам города! Туда, где твой сын, где бедный Феликс сражается с неприятелем, защищая наше имущество и нашу жизнь…

— Но, дитя мое… — прервал ее пастор.

— Ах, я знаю, я все знаю, что вы скажете. Но разве не все равно, где умирать? Минутой раньше, минутой позже… Разве вы не видите? Город горит, и неприятель ворвется сюда очень скоро…

Пастор быстро подошел к окну и заглянул в него.

— Она права! — воскликнул он. — Город горит!

Затем, подойдя к старухе Гильдебрандт, он тихо сказал ей:

— Удержите Марту здесь… А я пойду туда, где, может быть, требуется моя помощь.

Старушка упала на колени и принялась горячо молиться:

— Господи, не оставь нас! Господи, пощади жизнь сына моего, возврати мне его целым и невредимым…

Мария Даниловна сделала движение к двери, намереваясь проскользнуть в нее вслед за пастором, который, вернувшись теперь из своей комнаты в длинном темном плаще, направился к выходу.

Но Марта стремительно подошла к незнакомке и в порыве внезапно овладевшей ею злобы сильно схватила ее за руку и удержала на месте.

Та с изумлением взглянула на нее.

— Вы не выйдете отсюда, — твердо сказала Марта.

— Почему? — спросила та.

— Нет, нет, я не пущу вас. Это вы принесли нам несчастье! Все равно идти некуда. Если русские солдаты враги вам — вам не уйти от них никуда. Город взят, и мы должны погибнуть, и вы погибнете вместе с нами.

Не успела она окончить этих слов, как раздался оглушительный треск, как будто поблизости рухнула стена или дом.

Зарево пожара усиливалось. Слышались крики, стоны, звон оружия. Весь этот шум зловеще приближался к таверне.

Раздался звон разбитого стекла.

Женщины в ужасе обернулись к окну.

Штуцерная пуля пробила его, и стекло на тысячу кусков разлетелось по полу. Однако никому из присутствующих пуля не причинила никакого вреда, и они отделались лишь страхом, плотнее прижавшись друг к другу.

Дверь с шумом распахнулась и на пороге ее показался пастор. Лицо его было смертельно бледным.

— Все кончено! — тихо произнес он. — Мариенбург в руках врагов.

За ним вошло в комнату несколько немецких солдат.

Все они были в состоянии полного истощения. Многие из них были ранены и в изнеможении падали на пол; некоторые, закрыв лица руками, с трудом удерживали слезы. Отчаяние владело всеми.

Марта подходила то к одному, то к другому.

— Вы не знаете, что сталось с лейтенантом Рабе?

— Нет, фрейлейн.

— Не видали ли вы лейтенанта? — спрашивала она у другого.

— Какого лейтенанта?

— Феликса Рабе?

— Феликс Рабе? — проговорил старый солдат и отвернулся в смущении.

— О, если вы что‑нибудь знаете о нем… — страстно проговорила Марта, именем Господа заклинаю вас, скажите, где он… Он ранен?.. Он умер?.. О, говорите, говорите же!..

Но старый солдат смущался все больше и больше, и слова не шли с его языка.

Тогда на помощь Марте, угадав уже всю правду, выступил пастор и, обратившись к старому солдату, сказал ему:

— Если вы знаете о нем что‑нибудь, говорите.

— Вы — Марта Рабе? — наконец решился солдат, обратившись к молодой девушке.

— Да, я жена его.

Солдат поправил повязку на своей голове, молча выступил вперед и протянул Марте окровавленный платок.

— Так это, значит, вам.

Марта дико вскрикнула.

— А он? Где он? Что с ним?

— За несколько минут до своей смерти, — торжественно начал солдат, — лейтенант Рабе отдал мне этот платок, напитав его кровью, текшей из его груди от полученной раны, и сказал мне: «Поклянись, что, если ты останешься жив, ты снесешь этот платок моей жене Марте, в таверну «Голубая лисица»… Он еще сказал несколько слов о любви его к вам и к его матушке, но кровь пошла у него горлом, и он скончался на моих руках. Сержант и я отнесли его с поля сражения в город, за стены и сдали его тут встретившимся нам горожанам. Вот все, фрейлейн, что я знаю.

Судорожно зарыдала Марта, приняв из рук воина окровавленный подарок, и крепко прижала его к губам. Мать Феликса рыдала, не будучи в состоянии произнести ни слова.

Старый солдат продолжал говорить:

— Он умер геройской смертью, фрейлейн, командуя вылазкой у южных ворот. Но нас было мало, а силы неприятеля росли. Он был всегда впереди, воодушевлял солдат к бою. Но пуля врага сразила его.

Пастор сделал ему знак замолчать.

— Господь, — дрожащим голосом проговорил пастор, — да упокоит праведную душу его! Он умер как воин и как защитник своего родного города. Да останется память его всегда между нами.

— Аминь! — сказал раненый старый солдат, утирая глаза.

Женщины плакали, и ничто не могло удержать их слез. Они бросились друг другу в объятия.

Солдаты, из уважения к этому горю, один за другим покидали этот низенький темный зал и выходили на улицу, уже переполненную русскими войсками.