Слушай, смотри, люби - Барбара Картленд Страница 9

С моральной стороны такое предприятие представлялось ей сомнительным, но она понимала, что в их ситуации это единственный выход.

Темпера решила на всякий случай проследить, чтобы в атласной сумочке мачехи, которую та брала с собой, не было денег.

— А что вы делаете сегодня? — спросила она.

— Плаваем у побережья на яхте герцога. Потом завтрак на борту. А потом краткий визит в казино. Это Дотти Барнард настояла Она — заядлый игрок.

— Ты даешь слово, что не будешь играть одна, без герцога?

— Ну конечно, — согласилась леди Ротли. — Но ведь он будет с нами.

— Тогда все в порядке. — Темпера вздохнула с облегчением.

Она вела себя как озабоченная курица, трепыхающаяся, когда цыпленок оказывается вне поля ее зрения, но она знала, что на мачеху положиться нельзя: она в любой момент может выкинуть какую-нибудь глупость просто потому, что по своему добродушию просто не способна сказать «нет».

Темпера нарядила ее в одно из очаровательных легких платьев, которые они привезли из Лондона. Но дала ей еще и короткий плотно прилегающий жакет и настояла на том, чтобы леди Ротли захватила с собой еще и легкую накидку.

— На море часто бывает очень холодно, — сказала она — Я помню, папа говорил, что на Средиземном море иногда внезапно начинается шторм.

— Если он начнется, я сейчас же лягу в постель, — сказала леди Ротли. — Не выношу, когда штормит.

— Только не говори об этом герцогу, — взмолилась Темпера. — Я уверена, он любит морские прогулки, и он может потерять интерес к женщине, страдающей морской болезнью при одном виде волн.

— Я не так глупа, как ты думаешь, — повторила леди Ротли, приняв вид оскорбленного достоинства.

— Ну, конечно нет.

Наклонившись, она поцеловала мачеху в щеку, а леди Ротли обняла ее.

— Слава богу, ты со мной. Так чудесно, что мы можем посоветоваться. Я знаю, что наделала бы много ошибок, если бы ты мной не руководила.

— Как только ты уедешь, — сказала Темпера, — я спущусь вниз взглянуть на картины. Облегчи мне задачу, матушка. Перед уходом оставь свой носовой платок на кресле в гостиной. Это даст мне возможность объяснить свое появление на хозяйской половине, если меня там кто-нибудь застанет.

— Обязательно, — пообещала леди Ротли. — А выбирая картину, о которой я могла бы поговорить, прошу тебя, найди какую-нибудь с запоминающимся названием. Ты же знаешь, как они все путаются у меня в голове.

— Найду обязательно, — заверила ее Темпера.

Захватив перчатки, сумочку, зонтик и платок, который ей дала Темпера, леди Ротли плавно спустилась по лестнице.

Темпера убрала вещи мачехи, разложила на туалетном столике щетки и гребенки в серебряной оправе, а потом ее потянуло к окну.

Справа виднелся порт Вильфранш. Ей ужасно захотелось присоединиться к обществу, направлявшемуся в Монте-Карло.

Темпера любила море и была уверена, что, в отличие от мачехи, не подвержена морской болезни. Будет ли у нее случай увидеть герцогскую яхту, а быть может, и выйти на ней в море?

«Не жадничай», — сказала она себе. После английских холодов было так хорошо на солнышке, среди цветов. Было бы просто неблагодарностью желать большего.

В спальне больше никаких дел не оставалось. Наверно, гости уже уехали, и ей представилась возможность побывать внизу.

Сначала ей было немного не по себе, но на лестнице она никого не увидела и прошла в гостиную, которую мачеха описала ей как «очень миленькую».

На самом деле комната была огромная, стены, обивка мебели и ковер сверкали белизной, огромные окна выходили на море.

Темпере еще не случалось видеть подобных комнат. Но она сразу же инстинктивно почувствовала, что пропорции комнаты идеальны, и это великолепный фон для висящих по стенам картин.

С первого взгляда ее очаровало тщательно выписанное и яркое полотно Себастино Риччи, которое, казалось, все переливалось и сверкало, перекликаясь с огромной картиной Рубенса на соседней стене.

Был здесь и Пуссен, который понравился Темпере, хотя она предпочла ему портрет мадам Бержере кисти Буше. Платье было выписано в его излюбленной манере, а розовые розы на заднем плане смотрелись как живые, прямо хотелось их потрогать.

Темпера переходила от картины к картине как зачарованная. Она поняла, что в гостиной висят только большие полотна, образующие на белом фоне яркие цветовые пятна.

Увидев дверь в соседнюю комнату, она прошла туда и ахнула от восторга.

Здесь размещалось собрание небольших полотен, которые Темпера особенно любила.

Здесь тоже были белые стены и белый ковер на полу, но еще и изящный письменный стол с инкрустацией, в стиле Регентства, с позолоченными ножками, на котором лежали какие-то бумаги.

Темпера сразу поняла, что это должен был быть кабинет герцога.

Ее внимание приковали к себе картины. Их было так много, что трудно было решить, с чего начать.

Первое, на чем остановился ее взгляд, были «Святой Георгий и дракон» Джованни Бацци, художника Сиенской школы. Об этой картине часто говорил отец, и ей очень хотелось ее увидеть.

На тщательно выписанном фоне деревьев, замков, кораблей и неба святой Георгий в развевающемся красном плаще пронзал копьем извивающегося в конвульсиях чудовищного дракона.

— Какая прелесть! — воскликнула Темпера, подумав, что могла бы вечно любоваться этим полотном.

И тут она увидела рядом еще одного «Святого Георгия и дракона».

Это было маленькое полотно Рафаэля, где святой Георгий на белом коне пронзал корчащегося дракона, а на заднем плане молитвенно склонялась спасаемая им девушка.

«Как бы это понравилось папе», — подумала Темпера.

И тут же увидела картину, которая, она была в этом уверена, понравилась бы ее отцу больше всего.

На самом деле, Темпера помнила, что он упоминал о ней, когда рассказывал о Яне ван Эйке.

Это крошечное полотно под названием «Мадонна в храме» было шедевром миниатюры.

Какое-то особенное чувство, отзвук ее души, поднялось в ней из самых глубин ее существа.

— Это прекрасно… просто невероятно прекрасно! — произнесла она вслух и усомнилась, удастся ли ей объяснить мачехе, в чем тут суть.

Ни один человек не может обладать чем-то столь бесценным и оставаться к нему равнодушным. Все картины ван Эйка, говорил отец, отражают его исключительную восприимчивость к натуре, как и его мужские и женские портреты.

Но это было нечто большее, чем восприимчивость, и Темпера поняла, что с радостью отдала бы все на свете, чтобы только смотреть на эту картину каждый день всю свою жизнь.

Она вспомнила, что отец говорил ей о том, что некоторые свои полотна ван Эйк подписывал словами: Als Ik Kan — фламандской пословицей, означающей: «Как могу, но не так, как хотелось бы».