Праздничные истории любви - Светлана Лубенец Страница 9

Девочка не заметила, как подошла к двери квартиры, и очнулась, лишь когда Артемон заскреб лапой по обивке двери.

— Решено, — шепнула она, — ни слова о сегодняшнем дне!

Дверь открыла мама. Как увидела их, всплеснула руками.

— Кариша, губы-то синие, где вы были столько времени?! Мы переволновались! Бабушка все окна проглядела!

— Гуляли.

— Ну, ничего себе, гуляли, — покачала головой мама, трогая ее руки и разматывая покрывшийся сосульками шарф. — Чего ты стоишь, не раздеваешься, совсем окоченела, да? Давай помогу, — мама взялась за молнию на ее куртке, но Карина испуганно отшатнулась и, прежде чем та успела что-либо спросить, выпалила:

— Мама, а ты чайник иди поставь, ладно?! А я сама разденусь, не волнуйся.

Мама нахмурилась и положила ладонь ей на лоб.

— Кариша, с тобой все хорошо? Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо! Да все здорово! — как можно веселее воскликнула она. — Просто на улице так холодно, горячего чаю с лимоном хочется.

— Ну ладно, пойду тогда чайник поставлю…

Карина дождалась, когда мама уйдет на кухню, затем скинула куртку и прямо в сапогах бросилась в комнату к своему рюкзаку, куда быстро запихала дневник.

— А ты чего в сапогах по ковру?! — заглядывая в комнату, строго спросила бабушка. — Я только сегодня пылесосила!

Карина резко отдернула руки от молнии на рюкзаке и облегченно выдохнула.

— А-а-а, это ты, бабуль… напугала!

— С чего бы? — улыбнулась бабушка, с любопытством поглядывая на рюкзак. — У тебя неприятности, золотце?

— Нет-нет, все чудесно, — возвращаясь в коридор, заверила она.

— Ну смотри, а то расскажи, знаешь ведь, мне можно, — бабушка погладила ее по щеке.

От этого теплого прикосновения Карина почувствовала себя так хорошо и легко, что ей показалось на миг, будто рассказать все не так уж и сложно, но в коридоре появилась мама.

— Я чай согрела. Идемте!

Они втроем пили горячий чай с шоколадными пряниками и «Коровкой». Папа еще не вернулся с работы, а дедушка простыл и лег спать пораньше. По телевизору начались «Спокойной ночи, малыши». Карина торопилась поесть и скрыться у себя в комнате, в надежде избежать вопроса про школу. Никогда раньше он не вызывал у нее такого панического ужаса. Она с удовольствием рассказывала о своих делах, хоть они были немногочисленны, о делах одноклассников и учителей, любила перечислять полученные отметки, описывать смешные случаи, произошедшие на уроках. И совсем, абсолютно не умела обманывать. Даже пытаться не имело смысла, родители сразу же ее раскусывали.

— Не торопись, не на поезд ведь, — пожурила бабушка, разворачивая конфету и подливая ей в кружку кипятку.

— В школе все хорошо? — все-таки спросила мама.

Карина пригубила чай и промычала:

— Угу.

— Ты к Люсе ходила? Как она поживает?

— Нормально поживает, как обычно.

— Уроки еще не делала?

— Ничего не задано, — с трудом выдавила из себя Карина, вскакивая с места и допивая чай залпом.

— Ты куда? Не посидишь с нами? — удивилась бабушка.

— Не-ет, мне нужно… — она махнула на дверь, — нужно кое-что сделать.

На этом расспросы закончились. Карина закрылась в комнате и какое-то время просто стояла, опершись о стену, и успокаивала дрожь.

Артемон мирно спал в корзинке и ее появления даже не заметил.

«Бедненький, совсем замерз», — сочувственно подумала она, удобно устраиваясь на подоконнике и кутаясь в пушистый плед.

Сперва Карина просто смотрела в окно, ощущая в животе тяжесть, точно от сильного обжорства, а потом включила ноутбук. Тяжесть не проходила, дело было вовсе не в двух пряниках и трех конфетах, которые она съела с чаем, ее тяготил страх разоблачения.

«Нужно было сразу все сказать, как пришла из школы, — с запоздалым раскаянием поняла она. — Теперь уже поздно бежать и признаваться…» Папа любил говорить, что поздно бывает только для мертвецов, и ее это всегда очень веселило, но сейчас она не испытала и сотой доли прежней радости по этому поводу.

Людей на площади поубавилось. Мальчишки, еще недавно грохотавшие петардами, ушли, малышей увели родители — у елки осталось лишь несколько парочек.

Карина почитала новые записи в избранных дневниках, полюбовалась фотографиями, которые выложила Галя Решеткина, а потом зашла в свой дневник. И тут только заметила, что у нее появился первый постоянный читатель — на ее дневник подписались. Девушка с мистическим ником Black Night, с аватары [2]которой смотрела иссиня-черная пантера, написала комментарий к единственной в ее дневнике записи:

21:00

Black Night

Еще никогда не читала таких наивных бредней! Ты очередная дурочка, которая мечтает о принце на белом коне и носит розовую пижамку в сердечках? ♥

Карина посмотрела на свою пижаму, усеянную красными сердечками, и вздохнула.

«И что на это можно ответить? Нет, пижама у меня вовсе не розовая, а белая, так, что ли? Только сердечек от этого меньше явно не станет… А если не отвечать? Будет ли это так же неприлично, как не ответить на письмо? И почему всем пишут хорошие комментарии, вроде: „Какая ты красивая“, „Как точно подмечено“, „Респект“, „Классно написала“, а мне сразу вот так — „дурочка“?! Лучше уж не отвечать. И зачем она только подписалась на мои наивные бредни? Может, не так все плохо?» — Карина щелкнула по ссылке «Дневник» после сообщения, но страничка не открылась, вместо этого высветилось:

Доступ к дневнику ограничен его владельцем

Black Night

Причина: Вы слишком глупы, чтобы понять…

«Ну и ладно, — решила Карина, вновь возвращаясь в свой дневник. — Не очень-то и хотелось». Она давно заметила, что большинство ее ровесниц убеждены в абсолютном непонимании их окружающими. И если собрать лишь малую часть девочек, у которых в дневнике хотя бы раз встречается фраза: «Меня никто не понимает», то с легкостью можно будет заполнить целый стадион.

Больше всех о непонимании любила рассуждать Люся. При воспоминании о подружке Карина улыбнулась. Бедняжку не понимал никто в огромной Вселенной. И лишь один-единственный человек, который, по ее заверениям, мог бы понять, не обращал на нее ни малейшего внимания. Карина всегда очень сомневалась, что парень, чье сердце принадлежит компьютерным играм, сможет понять хоть что-то, но говорить об этом подруге не спешила. Она вообще не была уверена в существовании у Люси, да и у других девочек, чего-то такого, что кто-то мог не понять.