Связанные любовью - Евгения Перова Страница 9

– А эту надпишите, пожалуйста, маме. Она большая ваша поклонница.

– О! – удивился Юра. – Котя, посмотри! Это же то самое первое издание!

– Да, мама двадцать лет с ней не расстается, – сказала Нина. – Больше всего ей нравится рассказ «Сирень».

– Сирень? – переспросил Юра и вдруг внимательно взглянул на девушку. – А как зовут вашу маму?

– Екатерина Владимировна Кратова.

Я внутренне ахнула, а Юра переменился в лице, потом справился.

– Значит, вся ваша семья – мои почитатели? – спросил он, листая старую книгу и что-то в ней высматривая.

– Нет, только мы с мамой! – рассмеялась Нина. – Отец вообще ничего не читает, а брат сам писатель. Как в анекдоте, знаете? Чукча не читатель, чукча писатель! Вообще-то он историк, но пишет фантастические рассказы. О путешествиях в прошлое.

– Может быть, я его знаю? Как его имя?

– Он пишет под псевдонимом «Егор Назимов». Мамину девичью фамилию взял, а Егор – это тот же Георгий, как он уверяет.

– Это верно, – сказал Тагильцев, взглянув на Нину. – Юрий и Егор – русские формы греческого имени Георгий. Так что мы с вашим братом, можно сказать, тёзки. Значит, Егор Назимов? Буду иметь в виду.

– Да он пока только пару раз публиковался – в журнале «Наука и жизнь».

Юра надписал книгу и встал. Вытащил из большого букета, лежащего на столе, одну темно-красную розу и подал Нине вместе с книгой:

– Вот, возьмите. Это вашей маме. Букет от Союза писателей, так что ничего страшного, если я передарю.

– Ой, спасибо! Ей будет приятно!

– Передайте вашей маме, что у нее очаровательная дочь.

Нина ушла. Юра смотрел вслед, пока она не скрылась за дверью, а потом тяжело опустился на стул и закрыл лицо руками. Я придвинулась ближе и обняла мужа.

– Ты поняла? – спросил Юра сдавленным голосом. – Ты поняла, кто это был?

– Похоже, твоя дочь. А я все думала, на кого она похожа? На Катю, конечно. Но мне кажется, она не знает, кем ты ей приходишься.

– Да, похоже, не знает. Это Катя все устроила! Хотела, чтобы я дочь увидел. Знаешь, что она сделала? Подчеркнула кое-что в той книжке. В рассказе «Сирень». Помнишь его?

– И что же?

– Два последних предложения: «Давно это было. А забыть никак не могу».

– А ты ей что написал?

– «Каждый год расцветает сиреневый куст…»

Это была первая фраза рассказа: «Каждый год расцветает сиреневый куст у заброшенной бани». В ресторане Юра напился. Кое-как с помощью друзей доставила его домой, уложила. Сама спать не могла, все думала. Может, надо было все-таки родить ребенка? Сразу, как поженились? Сейчас-то мне за сорок, поздновато. Но врачи и тогда не советовали, а мы послушались. Наверно, зря. Помучившись без толку, нашла ту самую книжечку, стала перечитывать. Поняла, что Катя невидимо присутствует в каждом рассказе. Да, больно его тогда ранило, раз до сих пор душа саднит. Захотелось увидеть, какова она, Екатерина Кратова? Что в ней такого особенного, что Юра три десятка лет вспоминает? Но довелось мне увидеться с Катей только через семнадцать лет.

Когда Юре исполнилось шестьдесят, на него навалились всяческие болячки, хотя до этого он никогда ни на что не жаловался, да и вообще особенно за своим здоровьем не следил. Может, потому и навалились. То одно, то другое: сначала сильно простудился, простуда перешла в воспаление легких, потом вдруг желудок забарахлил, за ним печень, колено вдруг опухло. Стал раздражаться, что приходится по врачам бегать, вместо того чтобы писать «нетленку», как он выражался. Бегал-бегал, лечился-лечился, а умер в одночасье, даже до больницы не довезли. Врачи сказали – тромб. Не мучился, не страдал. Год до семидесятилетия не дотянул. Меня это, конечно, подкосило. В буквальном смысле: три дня подняться не могла. Пришлось маме с Сашей всеми похоронными делами заниматься. Саша к тому времени уже два года был женат, и его Бэллочка ждала ребенка, но тоже помогала. Саше очень повезло с женой! Бэллочка миниатюрная и хорошенькая, очень добрая и сострадательная.

А потом я собралась с силами и встала. Вернее, Юра меня поднял. Он всегда знал, что первым уйдет из жизни, и ужасно беспокоился, чтобы я без него не пропала. И вот я лежу и думаю: смотрит сейчас на меня Юра оттуда и что видит? Полную размазню! Нет, так не годится. Села на кровати, а меня вдруг повело – ослабела, почти и не ела ничего все эти дни. Тут-то Юра меня и поддержал – почувствовала его руку у себя на плечах: «Потихоньку, потихоньку, вставай, Котенька, поднимайся». Так и дальше старалась держаться, чтобы Юру не расстраивать.

Через полгода я смогла заставить себя приняться за разборку Юриного архива. Наткнулась на коричневую тетрадку и подумала, что надо бы отдать ее Кате. Или не надо? С Юрой мы это не обсуждали, но я чувствовала, что он хотел бы. Но как я ее найду? Да и жива ли она? А если нет, то стоит ли открывать ее детям тайны прошлого? Столько лет прошло!

Открыла тетрадь, смотрю, а он туда еще листки вложил с текстом. Дописал, видно, после нашего разговора. Что-то вроде предисловия сделал. А в конце тетради добавил адрес: переулок между двумя Полянками, Большой и Малой, и номер дома. «Квартиру не помню, – написал, – но их там всего две на площадке, Катина – слева». Ну вот, не зря же Юра это сделал! Надо идти. А уж как будет – так будет. Может, Кратовы давно в другом месте живут или самого дома уже не существует. Но и дом был на месте, и Кратовы. Сама Катя мне дверь и открыла. Я сразу ее узнала, хотя, конечно, она постарела и поседела.

– Это вы – Екатерина Владимировна Кратова? – спросила я.

– Да, – ответила она. – Чем могу помочь? – Но не успела я и рта открыть, как она воскликнула: – Бог мой, да вы жена Тагильцева!

– Да. Как вы узнали?

– Я ждала вас. Рано или поздно вы бы пришли. Удивительно, что именно сегодня! – Она провела меня в маленькую комнату, усадила, сама села напротив. – Как он умер? Он страдал? Я хотела пойти попрощаться, но… Нет, не смогла.

– Умер мгновенно. Легкая смерть. А почему удивительно, что я пришла именно сегодня?

– В этот день мы с ним познакомились. Ровно пятьдесят лет назад. Такой же май был, сирень цвела. Роскошный куст под окнами рос, давно его нет. Юра рассказывал вам обо мне?

– Рассказывал. И вот…

Я подала ей тетрадь. Катя схватила ее, прижала к груди и, не выдержав, заплакала. Потом сказала:

– Простите. Не сдержалась. Вам-то гораздо тяжелей. Долго вы с ним прожили?

– Двадцать два года.

– Долго.

Мы помолчали, разглядывая друг друга. Для своих семидесяти Катя выглядела на редкость хорошо: ей шла седина, оттеняя яркость карих глаз, а морщин почти не было заметно. Возраст выдавали только шея да руки.

– Ваши дети… – спросила я. – Они действительно от Юры?