Карусель - Розамунда Пилчер Страница 9

— Да, весь последний час.

Он сунул руку в просторный карман и вытащил оттуда тонкую пачку сигар, коробок спичек и зачитанную книгу в обложке, в которую явно многократно заглядывали. Во мне пробудился интерес, когда я увидела, что это «Исчезающий Корнуолл» Дафны дю Морье. На коробке спичек была надпись «Отель „Касл“, Порткеррис». Я почувствовала себя детективом, который знал о сидящем рядом человеке довольно много.

Он вытащил сигару и прикурил. Его руки были красивы: длинные и узкие, с ногтями, слегка расширявшимися к кончикам пальцев. На одном запястье виднелись дешевые и непримечательные часы, на другом — золотая цепочка, выглядевшая очень старой и массивной.

Когда он положил сигары и спички обратно в карман, я спросила:

— Вы остановились в отеле «Касл»?

Он удивленно посмотрел на меня и улыбнулся.

— Как вы узнали?

— Дедукция. Спички. Острое зрение.

— Ах да. Как я не догадался! Я ночевал там сегодня, если это можно назвать словом «остановился». Я вчера приехал из Лондона.

— И я тоже. На поезде.

— Я был бы рад приехать на поезде, но прибыл на попутной машине. Ненавижу вождение. Ненавижу машины. Я бы с куда большим удовольствием сидел и глядел в окно или читал книгу. Это гораздо цивилизованнее.

Он уселся поудобнее, оперевшись на локоть.

— У вас отпуск? Вы тут гостите или живете?

— Приехала погостить.

— В деревню?

— Да. Собственно, прямо сюда.

— Что значит «прямо сюда»?

— Вот в этот дом, там наверху.

— Холли-коттедж, — он рассмеялся. — Вы гостите у Фебы?

— А вы знакомы с Фебой?

— Конечно, я знаком с Фебой. Именно поэтому я тут. Приехал повидаться с ней.

— Ну, сейчас вы ее не застанете: она отправилась в местную больницу.

На его лице отразился испуг.

— Не волнуйтесь, с ней все в порядке, это не приступ или что-нибудь в таком роде, она просто сломала руку. Ее закатали в гипс, и сегодня она должна показаться доктору.

— А, ну слава богу. Значит, с ней все в порядке?

— Конечно, она вернется к обеду.

— А вы кто? Сиделка или одна из ее вечных учениц?

— Нет, я вечная племянница.

— О, стало быть вы — Пруденс?

— Да, — нахмурилась я. — А вы кто?

— Дэниел Кассенс.

— Но вы же в Мексике, — сказала я глупо.

— В Мексике? Никогда в жизни не был в Мексике.

— Феба сказала, что вы, вероятно, в Мексике или в каком-нибудь другом безумном месте.

— Очень мило с ее стороны. На самом деле я был на Виргинских островах, на корабле с друзьями из Америки, но кто-то сообщил о приближении урагана, и я решил, что пришло время сматывать удочки. Но стоило мне вернуться в Нью-Йорк, как меня тут же бомбардировал телеграммами Петер Частал, настаивавший на том, чтобы я приехал в Лондон на открытие выставки, которую он мне устроил.

— Я знаю о ней. Я работаю у Марка Бернштейна, и мы ближайшие соседи галереи Петера Частала. И я читала отзыв о вашей выставке. Думаю, вас настиг успех. Феба тоже читала этот отзыв и была очень рада.

— С нее станется.

— Так вы были на открытии?

— Да, был. В конце концов я все же решился на это. Сдался в последний момент и взял билет на самолет.

— А почему вы противились? Большинство людей ни за что не упустили бы такую возможность. Все это шампанское, лестные слова…

— Ненавижу свои персональные выставки. Это самая отвратительная форма демонстрации, все равно что выставлять на обозрение детей. Все эти глаза, которые разглядывают. Я от этого чувствую себя совершенно больным.

Я понимала его.

— Но вы все-таки пошли туда?

— Да, ненадолго. Но я замаскировался темными очками и шляпой, в которой меня было трудно узнать. Вид был, как у ненормального шпиона. Я пробыл там всего полчаса и, когда Петер отвлекся, потихоньку сбежал, отправился в паб и стал раздумывать, что делать дальше. А потом разговорился с этим человеком, угостил его пивом, и он сказал, что едет в Корнуолл, так что я набился ему в попутчики и приехал сюда вчера вечером.

— Почему же вы приехали и не остановились у Фебы?

Я задала этот вопрос, не подумав, и немедленно пожалела об этом. Он посмотрел в сторону, вырвал рукой пучок травы и позволил ветру сдуть его с ладони.

— Не знаю, — ответил он наконец. — Тому много причин. Некоторые из них возвышенные, а некоторые — нет.

— Вы же знаете, что она была бы вам очень рада.

— Да, знаю. Но прошло столько времени. Я не был здесь одиннадцать лет. И Чипс тогда был еще жив.

— Вы ведь работали с ним?

— Да, целый год. Когда он скончался, я был в Америке. В долине Сонома в Северной Калифорнии. Гостил у знакомых, у которых там виноградник. Письмо Фебы искало меня очень долго, и помню, я тогда подумал, что если никто не скажет вам о смерти любимых людей, они будут жить вечно. И еще я подумал, что никогда больше не смогу вернуться в Корнуолл. Но смерть — это часть жизни. Я это понял со временем. В ту пору я еще этого не знал.

Я вспомнила карусель, которую Чипс сделал для меня из старого граммофона, вспомнила, как они смеялись вместе с Фебой; аромат его трубки.

— Я тоже любила его.

— Его все любили. Он был таким великодушным человеком. Я изучал у него скульптуру, но благодаря ему я очень многое узнал о жизни, а когда вам двадцать лет, это гораздо важнее. Я никогда не видел своего отца и из-за этого чувствовал себя не таким, как все. Чипс заполнил для меня этот провал. Благодаря ему я ощутил себя полноценной личностью.

Я понимала, что он имеет в виду, потому что тем же самым я была обязана Фебе.

— Вчера, когда я приехал из Лондона, у меня еще были сомнения в том, что я правильно делаю. Не всегда стоит возвращаться в то место, где ты был юн и полон мечтаний. И амбиций.

— Но не в том случае, когда твои мечты и амбиции реализовались. А с вами вышло именно так, и выставка у Частала это подтверждает. Там не могло остаться ни одной непроданной картины…

— Возможно, мне нужна неуверенность в себе.

— Нельзя же иметь все сразу.

Мы замолчали. Был уже полдень и солнце пригревало. Я слышала мягкий шум бриза, плеск воды, накатывающейся на дамбу. С противоположной стороны полноводного залива доносился гул машин, проносившихся по отдаленному шоссе. Стайка чаек дралась над куском дохлой рыбы.

— Вы знаете, — произнес он, — когда-то, за сотни лет до нашей эры, в эпоху бронзы, этот залив был рекой. Сюда приплывали торговцы из Восточного Средиземноморья, их путь лежал вокруг мысов Лизард и Лендз-энд, и они были до отказа нагружены сокровищами Леванта.