Королевская любовь - Шэрон Кендрик Страница 9

– Может, туши для ресниц уже достаточно?

– Чем больше, тем лучше, – ответила Лулу, делая финальный взмах кисточкой. – Так твои глаза будут смотреться выразительнее на фотографиях.

Милли надела изящные туфельки ручной работы с вышивкой жемчугом, после чего осторожно облачилась в свадебный наряд.

– Вот это да! – восхищенно протянула Лулу, поправляя фату. – У меня просто нет слов!

Миллисента недоверчиво рассматривала свое отражение в зеркале. Неужели это действительно она? Высокий воротник подчеркивал грациозную шею, а расшитый бисером пояс изящно облегал тонкую талию. Довершала образ пышная юбка с прозрачными оборками, которые переливались при ходьбе.

Но сложнее всего было привыкнуть к собственному лицу. Щедро наложенная тушь увеличила ее глаза до невероятных размеров. Белокурые волосы были аккуратно уложены в пышную прическу, способную выдержать тяжелую бриллиантовую диадему, которую возложат на голову невесты после произнесения брачных клятв. Меньше всего Милли походила на себя. Она выглядела как…

– Как принцесса, – выдохнула Лулу с восхищением.

Миллисента взяла в руки свой букет. Быть принцессой – полбеды. Гораздо сложнее роль жены Джанферро, совместная жизнь в королевском дворце, со всеми ее радостями и горестями.

В который раз Милли пожалела, что Джанферро не может, как обыкновенные люди, взять ее в жены перед алтарем маленькой домашней церкви, где венчались родители девушки. А после свадебного обеда они должны ехать в Радужный Дворец, такой огромный, что Милли чувствовала себя в нем Алисой, потерявшейся в Стране чудес.

По мере приближения к собору Соладжои волнение Миллисенты возросло настолько, что даже ладони вспотели. Казалось, все происходит во сне: толпы людей на улицах, непрекращающиеся вспышки фотокамер, которые почти затмили дневной свет.

Милли понимала, что придется соблюдать определенные ритуалы, поскольку за церемонией будут наблюдать тысячи глаз не только в Мардивино, но и за его пределами. Собор был полон гостей, включая представителей королевской семьи, а также зарубежных президентов и премьер-министров.

Никогда в жизни Миллисента не чувствовала себя такой одинокой, как теперь, когда нужно было самой проделать бесконечно долгий путь по церковному проходу. Поскольку отец Милли умер, сопровождать ее было некому.

Под сводами церкви звучала прекрасная музыка. Милли прижала букет к поясу, потому что ей было велено не поднимать его выше. Вдалеке, перед украшенным цветами алтарем, она увидела темную фигуру своего жениха. На Джанферро была надета военная форма с орденами и медалями на груди, в которой он выглядел абсолютно неотразимым – и совершенно чужим. В руке принц держал форменный головной убор с плюмажем.

Милли так надеялась встретить улыбку одобрения Джанферро – но тщетно. Напротив, на лице жениха отразилось нечто, похожее на неудовольствие. По спине девушки пробежал холодок.

Джанферро не мог поверить своим глазам. Однако его эмоции были далеки от восторга, который обычно охватывает мужчину при виде любимой девушки в подвенечном наряде. Милли действительно была не похожа на себя, вот только преображение не пошло красавице на пользу.

Принц безуспешно пытался разглядеть те восхитительно чистые, невинные черты, что пленили его сердце. Синие глаза почернели, словно от сажи, а трогательно припухшие губки покрывал толстый слой ярко-розовой помады. Взгляд Джанферро стал холодным и суровым. Ему предстоял серьезный разговор с молодой женой, которой следует знать, что он любит, а чего терпеть не может – как, например, избыток косметики.

Миллисента протянула жениху руку, от волнения ее пальцы были холодны как лед. Но в этот момент кардинал Мардивино начал обряд венчания, и все остальное отступило на второй план.

Выйдя из полумрака собора на залитую солнцем улицу, принц повернулся, чтобы посмотреть на свою молодую жену. Должно быть, почувствовав его взгляд, она подняв глаза, полные слез.

– Ты счастлива? – спросил Джанферро, прекрасно сознавая, что на них направлены объективы сотен камер, а журналисты потом будут прокручивать пленку в замедленном режиме, пытаясь по губам прочитать каждое слово. Публика жаждала знать, что он говорит, о чем думает. Принц никогда не бывал по-настоящему предоставлен самому себе – еще один тяжелый урок, который предстоит усвоить его избраннице.

Милли улыбнулась дрожащими губами и едва слышно произнесла: «Очень». В голове царил туман, а тело казалось чужим и невесомым, словно под наркозом. Как будто со стороны она увидела себя – маленькую куклу с накрашенным личиком и огромными черными ресницами, в пышном белом платье с огромным шлейфом и бриллиантовой диадеме поверх пышной прически, – а рядом Джанферро, который вел ее к свадебному экипажу.

Радужный Дворец напоминал огромную цветочную оранжерею, и на каждом шагу нужно было с кем-то здороваться или знакомиться. Все кланялись молодоженам и поздравляли их. Милли заметила, с каким подчеркнутым почтением мужчины обращаются к Джанферро и как пристально женщины рассматривают его молодую жену. Казалось, на их лицах написано: «Ну-ка, ну-ка, кого это кронпринц привез в Мардивино?»

Молодожены сели за стол в банкетном зале, ослеплявшем блеском хрусталя и золота. Принц тихо произнес:

– Итак, Милли, первое препятствие позади.

Девушка рассмеялась:

– Знаешь, в моем лексиконе есть и другие слова, не только язык скачек! Да, кстати, тебе понравилось мое платье?

– Твой наряд вполне соответствует случаю.

«И все?! – мысленно воскликнула Миллисента. – Ну, скажи, что я красивая, даже если ты так не думаешь! Ведь любая девушка прекрасна вдень свадьбы, даже если ее единственное украшение – блеск счастливых глаз!»

Принц наклонился к ней вплотную, обжигая своим дыханием, и прошептал:

– Зачем ты наложила на лицо столько косметики?

Милли вздрогнула, вспоминая слова Лулу.

– Чтобы лучше выглядеть на фотографиях!

Но Джанферро это объяснение не удовлетворило. Он выбирал невинную девушку, а не голливудскую старлетку, думающую только о том, как она смотрится со стороны.

– Тебе не нравится?

Он отрицательно покачал головой, стараясь избавиться от напряжения, которое, словно обручем, сдавило виски.

– У тебя такая тонкая нежная кожа, дорогая. Не надо портить ее косметикой, – тихо произнес он. Губки девушки задрожали от обиды, поэтому Джанферро положил руку поверх ее ладони и слегка сжал, предупреждая поток слез, готовых вот-вот прорваться наружу. Его голос звучал нежно, но твердо: – После приема ты все это смоешь и явишься ко мне безо всяких украшений, поняла?

Произнося последние слова, принц ощутил невероятный приступ желания, которое приходилось так долго держать под контролем, что теперь любое прикосновение к Милли могло заставить его забыть обо всем на свете.