Дом, где исполняются мечты - Татьяна Алюшина Страница 9

Дары щедрые, неожидаемые, никак господь расщедрился за все вчерашние мучения. Баловал.

— Инга! — с трудом взяв малую паузу между жеванием, выказал искренний восторг Стрельцов. — Я даже выразить в полной мере свое восхищение не могу! Не оторваться, до чего вкусно!

— Спасибо, — приняла хвалу своей кулинарии хозяйка.

Первый суровый голод, утоленный самым благостным образом, позволил Стрельцову вступить в застольную беседу:

— А где остальные члены вашей семьи? Я знаю, вы с бабушкой живете.

— С бабушкой, — кивнула, улыбаясь, Инга, — Анфисой Потаповной, и, разумеется, со Степаном Ивановичем. А маман съехала к вашему папе, подальше от злой иронии маркизы.

— А кто у нас маркиза? — спросил Стрельцов, дав себе по-быстрому установку ничему не удивляться.

После знакомства-то со Степаном Ивановичем чему уж теперь!

— Анфиса Потаповна, она же Фенечка, — ответствовала, не переставая улыбаться, Инга, — она же маркиза, прозванная так за тяготение к манерам недобитого дворянства и живость ироничного склада ума.

— И где она сейчас?

— Они со Степаном Ивановичем смотрят сериал, — спокойненько пояснила Инга.

Стрельцову пришлось оперативно напомнить себе ранее данную установку ничему не удивляться. Подумаешь, свиньи телевизор смотрят! В цирке и обезьяны курят! У него в кармане брюк завибрировал телефон, закрепив вызов мелодией, спасая Игната Дмитриевича от рассуждений о способностях и возможностях братьев наших меньших.

— Извините, — соблюл этикет он и ответил: — Да!

— Я звоню тебе уже десятый раз! — атаковала Марина в свойственной ей манере. — Почему ты не отвечаешь?!

Стрельцов бросил быстрый взгляд на Ингу, но вставать и выходить из кухни, унося разговор в область тет-а-тета, не стал.

— Здравствуй, Марина, — попытался остудить ее кипение холодностью тона он.

Не-а! Это не канает, когда Марина в праведном негодовании! Только радикально-действенные меры, например отключение телефона, на крайняк скотч на рот или кляп.

— Что у вас там происходит?! Четвертый час, а ты не соизволил позвонить и сам не отвечаешь! У Машки телефон так и выключен! Ты с ней поговорил?!

— Пока нет.

— Что значит нет?! Вы вообще где?!

— Еще в Москве, — и повысил голос до требовательного: — Прекрати кричать!

— Как в Москве?! — проигнорировала его требование Марина. — Пусть она немедленно едет домой!

— Значит, так! Если ты не прекратишь разговаривать со мной в подобном тоне, я больше отвечать на твои звонки не стану! — хладнокровно пугнул бывшую жену Стрельцов.

На этот раз она его услышала и прониклась серьезностью предупреждения.

— Игнат, отправь ее домой! — без прежней истерии и воплей, но с требованием обязательного исполнения произнесла она.

— Марин, успокойся. Мы с ней поговорим, я все решу и позвоню тебе, — пообещал Стрельцов.

Она еще что-то говорила, высказывала претензии. Игнат не стал слушать, отключился, убрал телефон в карман, посмотрел на молчавшую Ингу и попытался что-то объяснить:

— Это Машина мама. Она очень волнуется.

— Правильно, — пожала плечами Инга, усилив свое утверждение жестом. — Это нормально.

Стрельцов вздохнул несколько смиренно перед житейской жалобой:

— Мы развелись четыре года назад. Вроде бы тихо-мирно и по обоюдному желанию. А где-то года через два Машку будто подменили, словно в ребенка черт какой вселился, и началось такое подростковое! Только держись! С матерью они живут в состоянии перманентного скандала — крик до потолка, репрессивные меры со стороны Марины, ультимативные выступления от Машки. А я в этом бою без правил совсем в невыгодной роли. Они переругаются, Машка ко мне сбегает жаловаться на мать. Я становлюсь на сторону Марины, ведь она права и в своих требованиях к дочери, и в запретах. Тогда Машка скандалить начинает со мной, а Марина ревнует ее и обвиняет меня, что я дочери во всем потакаю, якобы таким образом зарабатывая больше любви и преданности Машкиной. И ведь ничего не объяснить ни той, ни другой, обе точно не слышат ни слов, ни аргументов, каждая настаивает на своей правоте. Машка бунтует, красится и одевается, как работница панели, зависает с непонятной полукриминальной компанией не то рокеров, не то панк-металлистов, — он махнул безнадежно рукой, будто говорил об измучившей хронической неисцелимой болезни. — Чего только не происходило за эти два года! И из ментовки я ее забирал, и из квартиры какого-то отморозка, пьяную вдрызг, хорошо хоть последней крупицей сознания додумалась мне позвонить! Учится она хорошо, но с учителями в школе постоянные скандалы, разборки. И пирсинг дурацкий сделала, и, разумеется, курить пробовала, и пиво-водку. Одно знаю точно, что никакой наркоты, секса дурного и в криминал не влезла!

— Да ладно вам, Игнат! — двинула встречную примирительную речь Инга. — В пятнадцать лет они все максималисты, экстремисты безбашенные, уверенные, что все знают гораздо лучше любых взрослых. Вы себя разве не помните в том возрасте?

— Да ничего такого у меня не было! — весь в своей нелегкой проблеме, негодовал Стрельцов. — Я с интересом учился, занимался спортом и ходил на курсы при институте углубленного изучения физики-химии. У меня времени на сон и отдых не хватало, родителей видел раз в неделю, в воскресенье, и то пару часов, не больше. Какое там бунтарство подростковое и переходный возраст!

— Значит, вы единичный выходец из рядов! — оппонировала его горячности с усмешкой Инга. — А у меня все по полной программе вселенского «фи» взрослым, уничижение родительского авторитета, революция малолетних. И на все митинги девяносто первого с пацанами ходила, и в рок-клубы запретные на ночные концерты, и пиво-водочку пробовала! А видели бы вы мой «прикид» и причесочку в мои четырнадцать годков! Куртка кожаная в заклепках, из шортиков коротюсеньких ягодицы торчат, макияж «ночь вампиров», на голове начес в пятнадцать сантиметров, армейские башмаки, и «мы хотим перемен»! Мама «не догоняет», папа зашоренный коммуняка, бабушка с дедушкой — пережиток отстойный! Правительство — козлы, Ельцин — герой! Привет, Америка! Ужас! — подвела итог описанию она.

— И долго вы этим страдали? — живо поинтересовался Стрельцов, словно допытывался о новом средстве от неизлечимой болезни.

Он четко, как кадры кино, увидел ее в том образе, который Инга столь красочно описала. И улыбнулся про себя, представив — она же маленькая и сбитенькая такая — грудь уверенного размера, попка, бедра наливные, и на тебе — кожа-металл, ягодицы из шортиков торчат, начес-косметика! Красота, наверное, была страшная!

— До поступления в институт, — отвечала «страшная красота», не подозревавшая о богатстве воображения мужчины. — Там совсем иные интересы обнаружились. И как-то сам собой отсох этот перебор антагонистский.

— Ну вот, видите, прошло же! И без последствий. Как я понимаю, пить-курить вы не стали и в институт поступили!