Наследник Клеопатры - Джиллиан Брэдшоу Страница 84

Он подошел ближе и положил футляр с письмом на стол.

– Напиши другое письмо, – настойчиво посоветовал он. – Скажи, что ты нашел купца, торгующего на Красном море, и он приглашает тебя в качестве партнера. Напиши, что через несколько дней ты уезжаешь из Александрии в Коптос, а дальше в Беренику. Предложи Архибию написать купцу и вложить деньги в корабль.

Цезарион не нашелся, что ответить. Его покорность судьбе улетучилась в тот момент, когда Мелантэ вышла из комнаты, и воображение предательски начало возводить еще одно шаткое строение: Ани с радушием приветствует своего нового партнера; Мелантэ улыбается и целует его, держа за руку; путешествие из Береники в южные страны, полные всяческих чудес...

– А разве Архибий не расстроится, подумав, что я опозорил себя тем, что опустился до торговли с купцом? – спросил он, снова пытаясь вернуться к мысли, что вся эта затея – сущая нелепица.

– А как ты думаешь, откуда у Архибия нашлись две тысячи талантов серебра, которые он не замедлил передать императору? – спросил Родон. – Конечно же, у него есть земли. Но помимо этого он всегда разумно вкладывал доходы от этих земель. У него нет предубеждений относительно торговли, но главное в том, что он хочет, чтобы ты, царь, не погиб. Он хочет знать, что в Египте еще течет кровь Лагидов, что, несмотря на смену порядка и власти, величие нашего наследия еще не до конца утеряно. Для него это представляет большую ценность, как и для меня тоже. Я попытаюсь убедить его в том, что тебе лучше вести активный образ жизни и справляться с опасностями, нежели предаваться праздности в поместье. И, я думаю, он согласится, поскольку прекрасно знает историю вашей семьи.

– Ариек...

– Он не так велик! Поверь, если уж я решил пойти на это, да и Архибий тоже, то девочка тем более сомневаться не будет. Запомни: ты мертв, твой прах находится в той урне. Я не думаю, что все наши приготовления вызовут у кого-то подозрения, а Кинесиад уж точно не станет докладывать властям о встрече с тобой. Да, в Александрии тебя могут узнать, но за пределами города ты будешь в безопасности. А через год-два, когда у тебя отрастет борода, можешь вообще не волноваться. – Родон вынул из футляра письмо и поднес его к лампе. – Разреши мне это сжечь, – попросил он, – и напиши старику новое послание. Оставайся в живых. Дай этой девочке то, чего она так страстно желает. Она обещает тебе жизнь и любовь. Зачем тебе думать о смерти? Цезарион до крови закусил губу.

– Я не буду просить их о помощи, оставляя в неведении, – наконец прошептал он. – Я отведу Мелантэ домой и скажу Ани всю правду. И только тогда, если он согласится, я приму решение.

Родон улыбнулся и поднес папирус к пламени. Он мгновенно вспыхнул и задымился. Родон аккуратно поворачивал его, пока лист не сгорел почти полностью, затем бросил оставшийся клочок на грубый деревянный пол каюты и растоптал пепел ногой. Цезарион достал другой лист папируса, обмакнул стилос в чернила и принялся писать...

Закончив, он положил его в футляр, затем приготовил еще один чистый лист папируса и аккуратно написал:

Я, царь Птолемей Цезарь, Theos Philometor Philopater, в знак уважения перед своим учителем Родоном, сыном Никанора, постановляю отныне его детей, рожденных от свободной женщины Вельвы, считать законными. Данное постановление разрешает им называться гражданами Александрии и наследовать имущество их отца. Заверено на двадцать восьмой день июля, в двадцать второй год правления царицы Клеопатры, который является пятнадцатым годом моего царствования.

Второй свидетель:

Он протянул бумагу Родону.

– У меня нет царской печати, – сказал юноша. – Но если ты решишь воспользоваться этой бумагой, попроси от моего имени Архибия, чтобы он поставил свою подпись как свидетель. Ты тоже можешь подписаться, и этого будет достаточно, чтобы убедить судей. Вполне вероятно, что римляне попытаются его аннулировать, но они уже признали множество царских постановлений и указов, к тому же у них нет причин, чтобы отклонить твою просьбу. Родон в изумлении посмотрел на бумагу, его лицо побледнело.

– А как же дата? – прошептал он.

– Это случилось незадолго до того, как мы выехали из Александрии, – пожав плечами, ответил Цезарион. – Запоминай все, что я сейчас скажу. Итак, мы должны были вот-вот выезжать. Ты обратился ко мне с просьбой позаботиться о твоих детях, и я написал эту бумагу. Случайно проходя мимо дома Архибия, мы предложили ему выступить в качестве свидетеля. Я оставил сей документ у него, попросив поставить печать у моей матери. Но при всей той суматохе, которая царила в городе во время осады, он не успел выполнить мою просьбу, а когда узнал о твоей измене, решил и вовсе не отдавать его тебе. Однако недавно ты пришел к нему с визитом и поведал о том, что тебя ввели в заблуждение обещания римлян. Видя, что ты был жестоко обманут, а сейчас искренне раскаиваешься в содеянном, Архибий вернул тебе документ. Кстати, одновременно ты можешь объяснить, почему вы так зачастили друг к другу в последнее время, – добавил Цезарион, – если, конечно, это кого-то заинтересует.

Родон еще раз пристально посмотрел на папирус. Затем он прикоснулся к нему губами и дрожащей рукой спрятал за пазуху.

– Благодарю тебя, – сказал он и, опустившись на колени, распростерся перед Цезарионом – так в торжественных случаях приветствовали правящего царя. Преемники Александра переняли это приветствие от персов, которые, в свою очередь, выражали таким образом почтение царям и богам.

– Встань немедленно! – прикрикнул на него Цезарион. – Здесь не место для этого! О Зевс, да сюда же могут в любой момент войти!

– Я прошу у тебя прощения, царь, – торжественно произнес Родон, продолжая лежать на полу. – За мое предательство и за рану, что я тебе нанес.

– Я уже простил тебя, – прошептал Цезарион. – Я бы вряд ли написал это, если бы затаил на тебя злобу. Вставай!

Родон поднялся и неуверенно шагнул вперед, чтобы обнять Цезариона, как подобает царскому родственнику после простирания, но остановился, чувствуя стыд. Тогда Цезарион сам обнял его. Дрожащими руками Родон сильно прижал юношу к себе. Хрустнул папирус, мешочек с лекарством надавил на грудь, а нож, спрятанный в специальный чехол в потайном кармане за золотой каймой на его хитоне, ощутимо вжался в бок.

– Прости меня, – переводя дыхание, сказал Родон. – Мне следовало просто-напросто подойти к тебе, но я не думал, что царю есть до этого какое-то дело.

– Может, так и было, – признался Цезарион, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди.

От избытка чувств ему вдруг стало дурно. Высвободившись из объятий Родона, он снова присел и достал свое лекарство. Травы в мешочке заменили на свежие. Он сделал глубокий вдох, стараясь побороть в себе ощущение панического страха. В его голове неожиданно мелькнула мысль о том, как было бы хорошо оставить все это в прошлом: пусть царь Птолемей Цезарь, бывший средоточием стольких страстей и опасностей, будет мертв, а его прах покоится в урне. Ему же захотелось снова стать Арионом.