Голос призрака - Виктория Холт Страница 83

— Да. Я провожу вас.

Миссис Трент вышла из спальни, и мы пошли в небольшую туалетную комнату. Здесь стояли два кресла, и мы сели. Долли остановилась в дверях. На миссис Трент было серое платье, которое она, должно быть, надела на ночную рубашку. Ее лицо покраснело от слез, и глаза опухли. Она уже не была прежней бойкой миссис Трент, которую мы знали.

Я взяла ее руки в свои и, повинуясь порыву, поцеловала в щеку.

— О, миссис Трент! Мне жаль. Мы все просто убиты.

Она кивнула, слишком взволнованная, чтобы говорить.

— Если бы мы только знали… мы бы что-нибудь сделали, — сказала я.

— Я хочу убить его, — пробормотала она, приходя в себя. — Я отвела бы его к этой реке и держала под водой до тех пор, пока он не захлебнется…

— Я понимаю, что вы чувствуете.

— Она не могла признаться. Она боялась посмотреть мне в глаза. Я никогда не думала, что такое может случиться. Она должна была прийти ко мне со своей бедой.

— Вы не должны так говорить, миссис Трент.

Я знаю, вы всегда бы помогли ей.

— Я помогла бы… Я учила ее, как правильно жить, и где-то допустила промашку.

— Вы делали, что могли, миссис Трент. Никто не может винить вас. Вы не должны казнить себя.

— Я виню его, — яростно сказала она. — Грязная свинья! Он обманул ее, он… обещал жениться на ней и, когда все произошло, бросил ее и решил жениться на настоящей леди.

Но она и была настоящая леди, моя Эви.

— Да, конечно, миссис Трент.

Она сложила руки вместе, и я поняла, что она представляет, будто схватила за горло Гарри Фаррингдона.

— И теперь… преподобный викарий. Он не хочет взять мою Эви. Он говорит, что таких, как она, нельзя хоронить вместе с истинными христианами.

— Не может быть, миссис Трент!

— Да. Он сказал, что самоубийц не хоронят в освященной земле. Они похоронят ее на перекрестке, в могиле для самоубийц.

Я не могу допустить это, только не мою маленькую Эви.

— С этим что-то надо делать.

Она посмотрела на меня с надеждой.

— Я пойду и поговорю с преподобным Мэннингом. Или это сделает мой муж.

Не беспокойтесь об этом, миссис Трент. Эви, конечно же, похоронят, как подобает.

— Как вы добры… Ради нее. Вы знаете, кто она. Это отличает ее. я полагаю, от прочих.

Но никто и не думает хоронить их не на кладбище.

Я была рада, что смогу что-нибудь сделать, что воскресит ее, хотя ничто уже не сможет вернуть ей Эви. Я сказала:

— Я пойду сейчас к викарию и поговорю с ним. Не волнуйтесь, миссис Трент. Я уверена, что все будет в порядке.

— Спасибо, — сказала она, и в ее глазах блеснула решительность, которую я замечала у нее раньше, до того, как беда обрушилась на нее и превратила в тень былой миссис Трент. — Ради нее, — повторила она твердо.

Долли проводила меня до двери.

— До свидания, — сказала я. — Я сделаю все, что смогу.

Я пошла прямо к викарию. Но все было не так-то просто, как я думала.

Преподобный Ричард Мэннинг был мужчиной, которого я невзлюбила с первого взгляда: напыщенный, самовлюбленный и, я уверена, лишенный всякого сострадания и воображения.

Мы редко видели его, ведь он жил не в Эверсли. У нашей семьи была своя часовня, и до сих пор у нас не было священника при доме. Он жил неподалеку, и в случае необходимости мы приглашали его. Обычно он приходил каждое утро, чтобы прочесть молитвы за здравие домашних.

Юрисдикция нашей семьи не распространялась на Ричарда Мэннинга.

Я сказала ему, что хочу поговорить о погребении Эви Мэйфер.

— Самоубийцы… — произнес он, и я почувствовала жестокость в его холодном и педантичном голосе, когда он говорил об Эви.

— Ее бабушка очень страдает от того, что вы отказались похоронить ее, как всех.

— Я сказал, что в соответствии с законами церкви она не может быть похоронена в освященной земле.

— Почему?

Он удивленно посмотрел на меня:

— Потому что она поступила против законов Божьих.

Она совершила грех, убив живое существо.

— Себя, — сказала я.

— Это грех в глазах церкви.

— Значит, все похороненные в этой земле абсолютно безгрешны?

— Здесь не похоронено ни одного самоубийцы.

— Но ведь есть большие грехи, чем тот, когда человек находит свою жизнь невыносимой и лишает себя ее.

— Это грех против законов Божьих, — самодовольно повторил он.

— Я хочу, чтобы вы поняли, что это ужасный удар для ее семьи. Неужели вы не можете один раз преступить закон и похоронить ее, как остальных смертных?

Это столько для них значит!

— Вы не можете меня просить преступить святые законы!

— Это разве святой закон? Неужели Бог хочет причинить еще большую боль людям, которые и так очень страдают?

— Вы не понимаете в чем дело, миссис Френшоу.

— Наоборот, это вы не понимаете. Но пожалуйста, сделайте это из чувства человечности, хотя бы просто из сострадания.

— Вы не можете просить меня идти против правил церкви.

— Если таковы законы церкви, то я скажу, что они жестокие, злые и безнравственные. Я ничего не хочу иметь с ними общего.

— Вы богохульствуете, миссис Френшоу.

— Я поговорю со своим отчимом.

— Я не подвластен Эверсли, — заявил он. — Это против моих правил, и я не пойду на сделку с совестью.

— Тогда ваша совесть, если в ней есть хоть капля человечности, будет всегда мучить вас.

— Миссис Френшоу, оставьте меня. Я сказал все.

— Но я могу еще много, что сказать.

Я вышла из дома в ярости. Мама удивилась, увидев меня в таком состоянии.

Я рассказала, что случилось.

— О нет! — вскричала она. — Только не это!

— Бедная миссис Трент!

Она так переживает.

— Я понимаю, — сказала мама.

— Что мы можем сделать? Он непреклонен.

— К сожалению, он не подчиняется нам.

— Я знаю. Он дал это понять. Но надо что-то сделать.

У меня есть план.

Я выбрала момент, когда Дикон был один. У нас с отчимом всегда были теплые отношения. Я полагала, что в душе он испытывал обиду, что не он мой отец, ведь он любил маму даже тогда, когда она была замужем за моим отцом.