Сердце Пандоры - Айя Субботина Страница 8

— Я работаю, Полина. Странно, что ты только теперь это заметила.

— Ты был на благотворительном ужине моей сестры! — Я должна хранить холодную голову, держать эмоции под контролем и ни на секунду не забывать, что мои нервы бьют по ребенку. Я осознаю это четко и ясно, но эмоции прут вперед, словно взявшие след гончие, и все мои «нельзя» тянутся волоком за их спинами.

— Да был, — не лукавит он.

— Господи, ты не мог бы… одеться?

— Полина, мы говорим по существу или не говорим совсем. Я был на благотворительном вечере твоей сестры, потому что мне нужно изредка посещать такие мероприятия. И раньше ты не возражала. Что изменилось?

— Ты с ней спишь? — Я не хочу отвечать на его вопросы, не хочу случайно выдать раздрай в душе. Меня скручивает в символ бесконечности от одной только мысли, что они могли спеться за моей спиной и уже готовят красивую совместную жизнь, где моего ребенка будет воспитывать моя бесплодная сестра.

Адам подходит к кровати, упирается коленями в матрац, и я невольно тыкаюсь взглядом ему в живот. У него косой шрам от аппендицита, и я фокусируюсь на нем, чтобы не поднять взгляд. Не могу смотреть на собственного мужа, как будто в голове горит огромное табло с красным предупреждающим знаком.

Но посмотреть на Адама все же приходится, потому что он наклоняется ко мне, опираясь на одни только кулаки, и все, что я вижу: его внушительный нос, который торчит из упавших на глаза прядей. Нос — и еще почему-то только один глаз, потому что второй спрятан челкой.

— Будь добра, напомни пожалуйста, на каком этапе наших деловых отношений мы согласовали список женщин, с которыми мне можно трахаться?

Господи, до чего же я глупо выгляжу! И этот его снисходительно-холодный тон, которым Адам будто сдирает с меня кожу. Я хочу вернуть время вспять и заклеить себе рот, чтобы не набрасываться с вопросами так по-детски глупо, в лоб. Хотя и тогда бы это вряд ли сработало. Я полностью отравлена словами Иры. Меня словно освежевали и отварили в змеином яде, пока он не пропитал меня насквозь.

Но я должна взять ситуацию под контроль. И для начала — перестать верить в Теорию заговора, согласно которой моя сестра и мой муж спелись у меня за спиной и уже готовят план, как отобрать моего сына.

Эта собственническая мысль глушит так сильно, что я на секунду теряюсь в реальности, ощущая тяжелый и стремительный приступ паники. Он словно скоростной экспресс мчит по моему позвоночнику, распиливая нервы и высекая искры на костях.

Они ведь и правда могут действовать заодно? Почему мне раньше не пришло это в голову? Ира знает, что я жду сына, и единственный человек, кто мог сказать об этом, кроме меня самой — Адам.

Я инстинктивно тяну подушку, закрываюсь ею, словно щитом, чувствую себя маленькой беспомощной девчонкой, которая бросила вызов великану. И мне совершенно нечем сражаться, у меня нет даже зубочистки, чтобы попытаться проткнуть его болевую точку. У меня есть лишь то странное чувство, которое сковывает руки на подушке, превращая ее в смертельное оружие, которым я прикончу любого, кто посмеет забрать у меня Доминика.

Мысль о том, что вот так, в серое утро апреля, в постели нелюбимого мужа я придумываю имя своему сыну, заставляет расслабиться. Как будто нервные клетки выстрадали тайм-аут, и все мое тело в одночасье расслабилось до болезненной беспомощности.

— Доминик, — произношу вслух — и Адам, наконец, трясет головой, чтобы убрать волосы с лица. Жест, который он делает неосознанно, привычка, о существовании которой я почему-то знаю.

— Доминик? — переспрашивает Адам.

— Так я назову нашего сына.