Зимняя сказка - Ада Суинберн Страница 8

Жюли почувствовала, как по щекам ее, в который раз за этот день, побежали слезы. Замечательно. Отлично. Всю жизнь она стремилась к чему-то. Учиться, потом поступить в приличное учебное заведение. Все удавалось, все получалось. Но теперь выяснилось, что усилия, не имеющие вектора, так же бессмысленны, как вращение лопастей ветряной мельницы, если между жерновов некому насыпать зерна.

Жюли уронила голову на руки. Нет, это не депрессия. Осенняя, весенняя или еще какая… Все гораздо серьезнее. Чувства, мысли копились долгие годы, не находя выхода. Мадемуазель Ренье — молодая перспективная женщина, умная, красивая и… И никому не нужная со своей красотой и умом, кроме этого чудака Шарля. Разве для такой жизни она готовила себя? Разве об этом мечтала?

Жюли не хотелось уходить. Остаться бы здесь до самой ночи. Просто сидеть на ступеньках и ждать, пока скованный тишиной умрет где-нибудь в углу последний звук.

Вдруг где-то наверху хлопнула дверь. Видимо, еще кому-то не нравится толчея в лифтах. Жюли быстро вытерла глаза и поднялась на ноги, согнувшись, впрочем, будто завязывает шнурок ботинка.

— А, — зазвенел гулкими перекатами голос Шарля. — Так и знал, что найду вас именно здесь. Но, откровенно говоря, это не лучшее место, чтобы уединиться. Я знаю пару таких. Могу показать.

Жюли выпрямилась и, подхватив со ступеней сумочку, шагнула вперед.

— Идемте, мы договорились только о дороге домой.

— А вы всегда соблюдаете такую точность?

— Стараюсь. — Жюли обернулась, намереваясь сказать ему очередную колкость, и обомлела.

Ее собеседник изменился. И, надо сказать, в лучшую сторону. Оказывается, борода может испортить внешность.

— Вы… — Жюли замерла в изумлении, не в силах вымолвить ни слова.

— Ради вашего спокойствия я готов пожертвовать даже бородой и усами. Так лучше?

— Не… Не то слово…

Шарль не просто изменился. Он словно преобразился. И не только лицо. Или это раньше борода придавала неказистость всей его фигуре? Или теперь он выпрямился, освободившись от вечной тяжести. В любом случае прежнего Шатобриана не стало. Перед Жюли стоял довольно симпатичный мужчина средних лет, без тени застенчивости или ненормальности. Он перестал сутулиться. Даже безразмерный плащ и мешковатые брюки смотрелись на нем совершенно иначе. Только глаза остались прежними. Черные-черные, где радужку едва ли можно было отличить от зрачков. Граница между ними угадывалась лишь по наитию. Да еще осознание того, что у человека не бывает таких глаз, подсказывало разгадку таинственного взгляда. Жюли невольно залюбовалась этими глазами, словно утонула в них.

— Вы опять плакали. — Шарль нахмурился. — Так дело не пойдет. Давайте доедем до Монмартра.

— Что он вам дался, — не очень вежливо отозвалась Жюли.

Ей было неприятно. Неприятно, потому что этот человек понимал ее слишком хорошо. Точнее, видел насквозь. Хорошо, когда в твое состояние, в душу легко проникает любимый и любящий человек. Но чужой… Это всегда воспринимается как вторжение в запретную область, крах святыни, которую бережешь не только от посторонних, но зачастую и от самого себя. За сегодняшний день Шарль уже дважды пересек запретную грань, и его это, по всей видимости, нисколько не стесняло. Напротив, он даже считал себя вправе проделывать подобные вещи. Именно это и раздражало Жюли.

— Просто я встретил там днем одного старого знакомого, — продолжал он, словно не заметив недовольства собеседницы. — Ну, там, где работают художники. Он отличный портретист. Мог бы нарисовать вас, а для меня совершенно бесплатно. Поедемте.

— Нет, — отрезала Жюли. — Ехать на другой конец города… Вечером, после рабочего дня… Если вы находите в себе силы для подобных подвигов, это, конечно, большой плюс. Но меня уже ноги не держат.

— Поэтому вы сидели на ступеньках? — съехидничал Шарль.

— Представьте, — огрызнулась Жюли. Наконец-то она почувствовала себя достаточно раздраженной, чтобы дать отпор этому парню, который уже начинал переходить все границы дозволенного. А они все еще шли вниз по лестнице.

— Послушайте, — начала Жюли. — Я ведь не просто так согласилась на ваше предложение. Вы… — она запнулась, подбирая нейтральное слово, — бываете немного странным.

— Не могу не согласиться. Иногда окружающие видят в моем поведении нечто необычное, но, уверяю вас, это лишь внешнее впечатление. В моих поступках всегда можно проследить логику. Следует только задаться целью. К сожалению или к счастью, не знаю, но у большинства людей нет времени и желания заниматься подобными аналитическими изысканиями.

— Так вот, — продолжила Жюли. Она специально шла впереди, чтобы не смотреть Шарлю в глаза, чтобы вообще не видеть его. — Как бы там ни было, но над вами вечно все смеются. А теперь, когда вы стали… ухаживать за мной, эти насмешки, глупые шутки обратились на меня. Поймите, мне и так тяжело. Вас устраивает подобная жизнь. Вы можете не обращать на это внимания. А я… не могу. Я не в силах. Постарайтесь понять. Не нужно меня преследовать. Я не знаю, как объяснить.

Шарль остановил Жюли, ухватив ее за рукав пальто.

— А разве вам есть дело до всех этих толков и пересудов?

— Да, есть, — честно, без стеснения ответила Жюли. — Я не хочу быть объектом сплетен. Больше не говорите со мной. Не приглашайте гулять. Не предлагайте проводить. Если действительно желаете мне добра, оставьте меня в покое. — Она не смогла удержать слез. Соленые капли предательски побежали по щекам. — Я прошу вас как человека. — Она смотрела ему в глаза, впервые за этот день найдя в себе силы сопротивляться чему-либо или кому-либо. — Я каждый день иду сюда, словно на голгофу. Мне плохо. Да, вы правы. Я плакала. И сегодня. И вчера, и много дней подряд. Потому что эти стены не пропускают света. Потому что здесь нечем дышать. Потому что мне надоело все вокруг. Не делайте мою жизнь еще более отвратительной, чем она уже есть. Прошу вас. — Последние слова она почти выкрикнула. — И мне нужен не солнечный свет. Нет. Я не знаю, чего ищу, чего хочу. Отстаньте, ради всего святого. Найдите себе другую, которой будут по вкусу ваши сумасбродные выходки. Они же меня только раздражают, но отнюдь не восхищают.

По мере того как Жюли говорила, лицо Шарля становилось все серьезнее и серьезнее. Но вместе с тем оно озарялось какой-то непоколебимой решимостью, уверенностью в себе. А глаза словно разгорались неведомой силой. Огнем, ярким, способным испепелить.

— Не нужно смотреть на других, подражать им, зависеть от их мнения. Попытайтесь хоть на миг оторваться от всего этого — и вам станет легче жить.

Жюли смотрела на него. Лицо его преобразилось еще больше. Шарль словно загипнотизировал свою собеседницу.

— Но почему я? — спросила она, отводя глаза в сторону.

— Потому что вы не такая, как они. Им хорошо в их скорлупках. Поймите, одни рождаются, чтобы летать, а другим в голову не приходит поднять глаза к небу. И так должно быть. Если все воспарят к облакам, кто останется на земле? Если все срастутся с пылью, кто полетит навстречу ветрам? Мы все разные. А вы просто выбрали не ту дорогу.