Три стервы - Титью Лекок Страница 8

Рассеянно разглядывая однообразно серый пригородный пейзаж, проплывающий за окном, Фред пришел к расплывчатому выводу, что он ни счастлив, ни несчастен. Впрочем, такой итог показался ему более чем уместным. Что за всеобщая мания делить все на черное и белое или характеризовать посредством противопоставления! С его точки зрения, это явное извращение. За грязным стеклом вагона все коттед-жи выглядели одинаковыми. Лихорадочная потребность оценивать вещи, людей, ситуации в понятиях позитивного и негативного, два кило одного, пять другого, три преимущества против двух недостатков. Пусть такое однозначное деление на хорошее и плохое необходимо с методологической точки зрения – оно тем не менее неизбежно обедняет мысль. А препятствием для интеграции Фреда в большое человеческое сообщество как раз и послужила такая дихотомия, самая модная, назойливая, от которой не отмахнешься: противопоставление успех/неудача.

Подавляющее большинство из тех, кто составлял его окружение – от членов семьи до первой школьной учительницы, – были уверены, что после череды блестящих успехов Фред окончательно и бесповоротно вырулил на полосу поражений, однако сам он полагал, что провал предполагает для начала хоть какие-то попытки чего-либо добиться. Тот факт, что ему были даны все средства, чтобы “преуспеть”, а он осознанно выбрал “проигрыш”, считался возмутительным и превращал его в парию. Фреда по-прежнему удивляло, почему никому не приходит в голову, что это недоразумение, возможно, является следствием самого их определения успеха. Для всех “преуспеть” (в жизни в данном случае), похоже, предполагало быть “лучше” других, превзойти их. Для Фреда же “преуспеть в жизни”, то есть просто быть удовлетворенным ею, означало жить как все и ничем не отличаться. Поезд замедлил ход и остановился на пустынной станции. В вагон вошел старик африканец с загадочными пластиковыми пакетами. Он сел напротив Фреда, который тут же снял ноги со скамьи, повернулся к окну и сделал вид, что погружен в созерцание пейзажа.

Любопытный парадокс: желание быть как все делало его маргиналом. Об это противоречие Фред спотыкался ежедневно. Да, конечно, он признавал, что у него есть некоторые основания быть удовлетворенным жизнью. Сейчас он имел целых две почти равноценные составляющие удовлетворенности. Ему посчастливилось их созерцать не далее как сегодня утром, когда абсолютно голая Алексия прошагала по его гостиной. Вида ее роскошных сисек было достаточно, чтобы он позабыл обо всех сложностях повседневного бытия. Эта цветущая плоть – розовая, нежная, упругая, эти огромные, гордо торчащие шары спокойно покачивались туда-сюда, и Фред мог сравнить их разве что с северным сиянием. С фейерверком – сексуальным. С альфой и омегой своей жизни. С евхаристией своей души. Однако в последние несколько дней Алексию вроде как слегка раздражали лирические излияния Фреда по поводу ее молочных желез. Она даже прервала его лапание, объяснив:

– Фред, это всего лишь грудь. Может, тебе будет проще, если ты отнесешься к ней как к жировым складкам.

Когда он пытался по мере сил скрыть нетерпение, раздевая ее, для него, понятное дело, самым важным было, чтобы она поскорее оказалась голой. Однако не столько чтобы трахнуть ее, сколько из чистого удовольствия наблюдать, как поднимается занавес и начинается представление. Тем не менее в его глазах щедрая грудь Алексии не была ее единственным козырем. Он априори полагал, что юный возраст помешает ей слишком строго судить социальное и экономическое фиаско его жизни.

Старый африканец рылся в своих пакетах, а Фред старался разобраться, что эта девушка, эта юная девушка, пробудила в нем. Одно неоспоримо: до сего момента ни одна женщина не приводила его в такое состояние. Он просто помешался на ней. Но если задуматься, он был скорее заворожен, чем влюблен. Очарован доступом к этому роскошному телу, возможностью разглядывать его, когда она занималась своими делами, причастностью к личной жизни высшей расы человеческих существ, каковой является сверхзакрытая каста суперкрасавиц. Сам факт, что она разрешает Фреду спать с ней, – чистое чудо. Или полное недоразумение. Те два месяца, что они вместе, стали для Фреда полосой оргазмов невообразимой мощи. Она не делала его счастливым – она просто была его счастьем. Вопреки озадаченным взглядам окружающих. Для него оставалось загадкой, почему люди реагируют так насмешливо: ведь между ними нет и десятка лет разницы – так в чем проблема? Или же в восприятии знакомых он достиг такого уровня маргинальности, что теперь обречен на постоянные подозрения в порочности?