В объятиях дождя - Чарльз Мартин Страница 8

Не только руки Мэтта блистали чистотой. Его комната тоже была безупречна: нигде ни малейшего пятнышка, а рядом с постелью красовались четырехлитровые кувшины с содой, дегтярным жидким мылом и раствором марганцовки, а также там были коробки с резиновыми перчатками и четырнадцать рулонов бумажных полотенец, что составляло двухнедельный запас моющих и гигиенических средств.

Гибби не сразу разрешил Мэтту держать все это в палате, но, совершенно уверившись, что пациент отнюдь не собирается смешивать коктейли из моющих средств, Гибби просто завалил его средствами гигиены, поэтому вскоре палата Мэтта могла стать примером для самых чистоплотных семейств, желающих наставлять своих чад и домочадцев в благом стремлении к порядку. Увы, вопреки надеждам Гибби, что подобное поведение Мэтта окажет благотворное воздействие на обитателя соседней палаты, тот, пациент с пятилетним стажем пребывания в лечебнице, однажды забрел в комнату Мэтта и по привычке опорожнил кишечник в корзину для мусора.

Чистоплотность Мэтта не знала границ: если у него в палате что-нибудь красили, то потом он обязательно соскребал всю краску. Была ли причиной тому навязчивая идея, достойная описания в учебнике по психиатрии, или просто потребность занять чем-то руки и мысли, Гибби точно так никогда и не узнал. С помощью двухсот литров растворителя Мэтт удалил краску, отделку и грязь со всего, что было в комнате. Если его или еще чья-нибудь рука дотрагивалась или же могла дотронуться, сейчас или в отдаленном будущем, до какого-нибудь предмета или поверхности в его комнате, Мэтт, не покладая рук, наводил у себя беспредельную чистоту. Если он к чему-нибудь прикасался, значит, этот предмет нуждался в очищении, поэтому на уборку и наведение порядка он тратил почти целый день. Все, до чего касаются руки, все-все должно быть подвергнуто самой тщательной процедуре чистки, и не только сама эта вещь, но и все, что было или лежало рядом с очищаемым предметом, и, конечно, близлежащее пространство, и даже более отдаленное. Покончив с уборкой, нужно было отмыть до блеска и то, чем чистишь и убираешь! Он так неистово стремился к чистоте, что тщательно мыл перчатки, в которых убирался, прежде чем выбросить их. Он тратил на уборку уйму бумажных полотенец и перчаток, и санитары, наконец, купили ему индивидуальный бак для мусора и выдали ящик пластиковых вкладышей для плинтусов, чтобы под них не подтекала вода.

Цикл такого маниакального стремления к чистоте был довольно длителен, хотя все же не настолько навязчив и жесток, как те душевные путы, что прежде лишали его воли к действию. Заключенный в четырех стенах палаты Мэтт был надмирен, как Млечный Путь, и так же, как он, свободен.

Иногда Мэтта целиком захватывала какая-нибудь проблема или идея, и всю следующую неделю он старался ее решить, прежде чем им овладеет другая, и в подобных случаях Гибби затруднялся решить, является ли подобное состояние болезненным или же Мэтт таким образом пытается заставить себя не думать и не вспоминать о прошлом. Если судить по большому счету, то есть с точки зрения универсума, то какая, в конечном счете, разница? Но на всем протяжении цикла Мэтт мало ел и совсем не спал. Наконец он совершенно обессилел от истощения и заснул, а когда проснулся, то уже ни о чем не думал, кроме еды, и заказал жареные креветки, кукурузные хлопья, картофель фри по-французски и сладкий чай, фирменный кларковский напиток. Поднос со всеми этими яствами Гибби собственноручно принес ему в постель… Так складывалась в лечебнице жизнь Мэтта, и, насколько можно было судить, она обещала, что его душевное состояние может измениться к лучшему. Доводы в пользу этого диагноза были исключительно практические. Разобрав на части автомобильный мотор, карбюратор, дверной замок, компьютер, велосипед, револьвер, генератор, компрессор, вентилятор или еще что-нибудь в том же роде, состоящее из множества деталей, он самостоятельно находил путь к исцелению, снова соединяя разобщенные части в нечто нужное и полезное. За несколько минут, или за день, или за неделю он мог разобрать цельный предмет на мельчайшие детали и все их разложить на полу палаты без всякого порядка, а потом только он, единственный, мог в этом беспорядке разобраться и обнаружить некую систему в хаосе. Затратив еще час, или день, или неделю, Мэтт снова превращал хаос в порядок, возвращая вещи ее предназначение и заставляя ее действовать.

Сначала Гибби заметил эту счастливую способность, когда Мэтт починил будильник. Как-то он опоздал на еженедельное обследование, и Гибби пришел к нему, чтобы узнать, в чем дело. Мэтт сидел на полу в окружении многочисленных деталей. Потеря была невелика, будильник стоил всего восемь долларов, и Гибби, попятившись к двери, тихонько удалился без единого упрека: слава богу, с Мэттом все в порядке, он трудится, он занят делом, активизирующим мозговую деятельность, и, по-видимому, находит в своем занятии удовольствие. Гибби решил зайти к нему через несколько часов, что и сделал. Мэтт спал, а будильник, как положено, стоял на прикроватной тумбочке, показывая точное время, и должен был через полчаса зазвонить. Так и произошло. С тех пор Мэтт стал признанным мастером на все руки и главным специалистом «Дубов» по механической части. Двери, компьютеры, электрические приборы, всякие механизмы, автомобильные моторы – все, что не работало, приводилось им в порядок. Скучные подробности починки Мэтту совершенно не казались скучными. Все напоминало ему разгадку пазла. Однажды утром, придя на осмотр к Гибби, Мэтт увидел, что тот чинит, вернее, пытается усовершенствовать спиннинг, который купил в очень престижном магазине. Им владела пара солидных, хорошо информированных дельцов, продававших товары высокого качества по очень выгодным для себя ценам. Гибби приобрел у них дорогой спиннинг фирмы «Клаузер», тот самый, что приспособлен для ловли красного окуня в поросших водорослями запрудах реки Сент-Джонс. Мэтт некоторое время с явным интересом наблюдал за его попытками, но некоторое время спустя Гибби, не сказав ни слова, уступил ему место, надел белый халат и отправился проведать пару-тройку пациентов. Вернулся он спустя полчаса и увидел, что Мэтт успешно справляется с порученным делом – рядом лежит раскрытый справочник, а Мэтт срисовывает картинки-инструкции. Через несколько месяцев Мэтт привел в надлежащий порядок все рыболовные принадлежности Гибби, и тот стал с завидной регулярностью ходить на рыбалку, чего прежде не наблюдалось. Однако главным достижением Мэтта, не считая успешной починки механизмов, часов и спиннингов, было умение приводить в порядок струнные инструменты: да, это был настоящий талант! Сама по себе игра его совсем не интересовала, но настройщиком он оказался превосходным. Чего бы ни касались его руки – скрипки, арфы, гитары, банджо, – любой струнный инструмент становился первоклассным, и особенно – пианино. Обычно работа продолжалась несколько часов, но по истечении требуемого срока каждая струна пела, словно жаворонок в небе: верно, чисто и мелодично.

* * *

Мэтт услышал муху прежде, чем заметил ее. Его слух перестал реагировать на все другие посторонние звуки, а взгляд неотрывно следил за полетом насекомого. Он наблюдал, нахмурившись, как она кружится над его яблочным муссом. Как это нехорошо! Мухи – разносчики всяких бактерий и микробов! Может быть, он сегодня тоже не отказался бы от мусса, а может, сразу выплеснул бы содержимое чашки в унитаз, но вот никак не может на это решиться! А ведь через час и двадцать две минуты появится Вики в блестящих колготках, ладно обтягивающих ее ноги, юбочке до колен и в мохеровом свитере, окутанная ароматом духов тропической розы. Она войдет и спросит, съел ли он мусс. Мэтту уже исполнилось тридцать три года, но он никогда не был в близких отношениях ни с Вики, ни с какой-нибудь другой женщиной. Однако ему нравится слышать, как шуршат при ходьбе ее нейлоновые колготки. Нет, этот звук не вызывал у него никаких похотливых вожделений, но однажды, внезапно, он привел в действие механизм памяти, словно кто-то вдруг нажал на спусковой крючок. И в смуте стершихся в памяти полувоспоминаний-полуобразов он снова ощутил, когда зашуршал нейлон, как чьи-то маленькие, но сильные ручки обнимают его и крепко прижимают к теплой груди, и вытирают его слезы, и он слышит чей-то шепот. Поэтому во второй половине дня Мэтт обычно укладывается на пол около двери, как солдат-конфедерат времен войны Севера с Югом ложился на рельсы перед приближающимся поездом. Вот так Мэтт прислушивается к нейлоновому шелесту, пока Вики обходит других больных… А двадцать пять упаковок резиновых перчаток, четыре весомых рулона бумажных полотенец и полгаллона дезинфицирующих средств всегда наготове.