Дерево ангелов - Пенни Самнер Страница 8

К обеду Дарья достала тарелки из дрезденского фарфора, лучшее столовое серебро и хрустальные бокалы для папы и доктора. Ели суп, жаркое из цыпленка, баранину с изюмно-яблочной подливкой и карамельный пудинг на десерт. Папа оживился и стал почти таким же, как прежде, — расспрашивал доктора о клиниках в Лондоне, Нью-Йорке и Вене, хлопал ладонью по столу для пущей убедительности. Было такое ощущение, будто они с доктором переписывались вот уже много месяцев. Разговор шел о том, как сильно отстала Россия от других стран в отношении медицины. Доктор Виленский проработал год в большой лондонской больнице и, помахивая в воздухе вилкой, расписывал аккуратно побеленные стены в палатах, открытые для перекрестной вентиляции окна и меню, составленные с учетом диетических свойств продуктов. Нину не очень-то занимали эти темы, однако эта беседа была несравненно лучше, чем безмолвный ужин с папой, поэтому она была рада, что доктор привез с собой два больших чемодана и, по всей видимости, намеревался погостить у них какое-то время.

Доктор Виленский принес в дом мир и покой. Они с папой часами беседовали в кабинете, гуляли в полях, а вечером доктор давал папе какого-то белого порошку на бумажке. Буквально через пару недель результат был налицо: пусть папа и не стал таким, каким был когда-то, но уже не доходил в своих причудах до крайности. По утрам и после обеда, пока он занимался делами фермы, доктор Виленский, сидя в кабинете, читал и писал письма. Однажды вечером доктор увидел Нину с книгой и вежливо поинтересовался, что она читает.

— «Большие ожидания», — ответила она и, опасаясь, как бы он не подумал, что она не читала этот роман раньше, поспешно прибавила: — Мисс Бренчли, моя гувернантка, говорила, что такие романы можно читать по два раза.

Он покачал головой:

— Я и одного раза не прочел.

— Очень хорошая книга.

Раз доктор Виленский жил в Лондоне, подумала Нина, то уж конечно он читал много других английских книг.

— Я понимаю, что многие находят удовольствие в чтении романов, — сказал доктор, — но моя жизнь вся без остатка принадлежит медицине, и у меня не остается времени на подобные развлечения.

Каково же было удивление Нины, когда через несколько дней она обнаружила, что их гость сидит на табурете у изгороди Северного поля с карандашом в руке и альбомом на коленях. Утро было теплое, он снял пиджак и, по-видимому, зарисовывал дом. Какое-то время понаблюдав за ним, Нина наконец собралась с духом и подошла.

— Доброе утро, доктор. Можно мне взглянуть на ваш рисунок?

Его голубые глаза посмотрели на нее — без всякой недоброжелательности, но с таким выражением, будто она задала ему трудную задачку.

— Мне очень жаль вас разочаровывать, — ответил он, — но это не живопись.

Он показал ей альбом. В наброске доктора действительно узнавалась усадьба, но рисунок был слишком грубым и схематичным, без теней и деталей. Внешний вид усадьбы был передан довольно точно, но ее красота осталась за скобками.

— Понятно, — вежливо отозвалась Нина, хотя понятно ей было лишь то, что доктор Виленский вовсе не художник и мог бы провести утро с большей пользой, читая какую-нибудь книгу.

Примерно через час, выглянув из двери кухни, Нина увидела, как садовник и один из мальчишек с конюшни под руководством доктора вбивают в землю колышки и натягивают между ними веревки. Озадаченная, Нина пошла в столовую, где Дарья чистила столовое серебро.

— Дарья, ты не знаешь, чем это занимается доктор Виленский? — спросила она.

Экономка шумно дохнула на гравированный заварочный чайник.

— Обмеряет дом.

— Но зачем?

Дарья подняла глаза, и Нина вдруг заметила, как постарела она за последний год.

— Остальное пусть тебе скажет Андрей Андреевич, — медленно произнесла Дарья. — Ты уже не ребенок, и он должен рассказывать тебе о своих планах. Очень плохо, что он этого не делает.

Дарью очень огорчало, что ушли горничные и что Нине не ищут новую гувернантку, — это ни для кого не было секретом. Но ее недовольство проявлялось лишь в том, как она топала, выходя из комнаты, как передергивала полными плечами; но чтобы она вслух осуждала папу — такого Нина еще не слышала. Ей стало не по себе.

— И какие же у него планы, Дарья Федоровна?

Та поставила серебряный чайник рядом с молочником и спокойно сказала:

— Больницу устроить. Твой отец считает, что в смерти твоей матери виноваты русские лекарства. Он хотел переустроить городскую больницу, да тамошние врачи заартачились, вот он и решил испытать свои идеи тут. Он собирается превратить усадьбу в больницу.

Но не может же их усадьба стать больницей — ведь здесь они живут, здесь их дом! Конечно же, доктор Виленский понял это, как только закончил свои замеры; понял, что это невозможно…

Медсестры, госпожа Кульман и Лейла (или госпожа Чижова, как ее представили), прибыли в маленькой повозке, за которой ехала телега, нагруженная сундуками и деревянными ящиками. Прошел почти месяц с того дня, как доктор Виленский делал свой набросок, и за это время случилось многое. На лужайке, где стояли столы в день злосчастной Катиной помолвки, устроили огород, несколько восхитительных сиреней срубили, а фундамент веранды со стороны Северного поля укрепили. Поначалу Нина слышала обо всех этих переменах лишь с чужих слов, не имея возможности увидеть все собственными глазами: она сильно застудила горло и две недели пролежала в постели.

На исходе второй недели Дарья позволила Нине выходить из дома, но она все еще хрипела и быстро уставала, поэтому по утрам читала в оранжерее, сидя в плетеном кресле, закутанная в одеяла. К креслу придвинули раскладной столик, и ближе к середине дня Дарья приносила поднос с какао или кофе, миской сушеных фиников и ломтиком хлеба с медом. В оранжерее было тепло и влажно — самое подходящее место для слабых легких, — и к тому же тихо.

— Этот шум… — ворчала Дарья, ставя поднос. — Долбят целый день! А пыли сколько!.. Пришлось зачехлить всю мебель.

Однажды утром она пришла с потемневшим от гнева лицом.

— Ее больше нет, — отрывисто сказала она. — Фрески на веранде.

Нина подняла глаза:

— Что ты такое говоришь?!

— Сама посмотри.

Нина медленным шагом направилась к дому и прошла вдоль задней веранды. И правда, поблекшая фреска с пальмой исчезла. Нина провела пальцем по свежей штукатурке — по тому месту, где была пальма. Тут сиживала мама и рассказывала им сказки о странных обитателях удивительного сада; а папа говорил, что, когда он был маленьким, приезжие из других краев останавливались в своих экипажах у ворот и посылали в усадьбу слугу, чтобы попросить разрешения въехать и посмотреть знаменитую фреску…

Позади Нины кто-то закашлял, и, резко развернувшись, она увидела двух рабочих, несущих тяжелый брус.

— Зачем замазали фреску? — спросила она.