Розовое гетто - Лиз Айлэнд Страница 8

Звонок Кэти Лео поверг меня в панику.

Куда я полезла? Конечно, я могла блефовать в течение получасового собеседования или даже двух. Но теперь блеф занес меня слишком высоко. И как теперь мне удастся блефовать восемь часов в день, пять дней в неделю, пятьдесят недель в году?

Ответ был прост: никак. Я села — чего там, с размаху плюхнулась — в лужу!

У меня не было даже подходящей одежды для этой работы. За исключением костюма а-ля Мао, мой гардероб годился разве что для походов в магазин. Я совершенно не подготовилась к тому, чтобы войти в мир, где надо выглядеть взрослой. Я даже не знала, есть ли у меня хоть одни колготки. И носят ли их в нынешние времена?

В пятницу, через день после звонка Кэти Лео, я, вся в тревоге, по-прежнему лежала на диване в гостиной. Тревожилась из-за того, что у меня нет денег, чтобы срочно пополнить гардероб. Да и никакие деньги не могли дать мне знания, навыки, опыт, необходимые для работы, на которую я замахнулась.

У меня была более-менее приличная юбка из эластичного материала, который должен был пропускать воздух, но на самом деле ничего не пропускал, и костюм а-ля Мао. У Уэнди было настоящее платье, которое я могла бы одолжить, чтобы мои будущие сослуживцы не судачили о моих туалетах. Юбку можно было скомпоновать с разными кофточками и аксессуарами, создавая впечатление, будто у меня она не одна, а, скажем, целых три. Если бы я продержалась две недели — или три, — то на первый же чек смогла бы купить себе какие-то обновки на распродаже в «Файлинс».

Я представила себя на исходе этих трех недель, все в той же заношенной темной юбке, уже ставшую парией. Может, к тому времени начальство раскусит меня, поймет, что на собеседованиях мне удалось пустить пыль в глаза, что у меня не было никаких оснований претендовать на эту работу, что в колледже я четыре года изучала английскую литературу, а не грамматику английского языка, и едва ли могла должным образом редактировать тексты…

Другими словами, выяснит, что я мошенница.

Я уже собралась совершить налет на ближайшую аптеку, чтобы поживиться золофтом [21], когда распахнулась входная дверь и в квартиру влетел Флейшман. Я, во всяком случае, решила, что это Флейшман, хотя лицо скрывалось за грудой разноцветных пакетов с логотипами различных магазинов, которые он держал на руках.

— Где ты был? — спросила я. — Вроде бы ты сегодня работаешь.

— Я и работал, а потом меня вызвала Наташа.

Из моих знакомых только Флейшман называл родителей по имени. В моей семье любой ребенок заработал бы за это подзатыльник. Наташа Флейшман не возражала — похоже, думала, что это атрибут образа плохиша, который культивировал ее сын. Его отец мог не разговаривать с ним, его матери, возможно, приходилось тайком приезжать в город, чтобы повидаться с сыном, и на словах он мог презирать их образ жизни (включая и дешевую обувь, которая этот уровень им обеспечивала), но вел он себя так, будто верил: со временем родители обязательно оценят и его ум, и его обаяние.

Я, правда, полагала, что Флейшман слишком многое принимал как должное. Ни один человек, даже его отец, не желал, чтобы его вечно называли жалким старым фашистом. Я хочу сказать, что такие эпитеты озлобляли людей.

Флейшман улыбнулся и объяснил неожиданное появление в городе его матери:

— Наташа приехала на ленч и для того, чтобы оставить толику состояния Флейшманов на Пятой авеню. Она позвонила мне, как только появилась в городе, поэтому я взял на остаток дня отгул за свой счет. И вот я уже здесь.

Я пригляделась к пакетам. Один из «Сакса», второй из «Барниса», названий нескольких магазинов я никогда не слышала.

— Ты побывал с ней во всех этих местах? — спросила я.

— Нет, нет, нет. Меня Наташа взяла только на ленч. Я сказал ей, что мы собираем одежду для благотворительной акции, поэтому, перед тем как поехать в город, она загрузила «бенц» своими обносками.