Окольцованная птица. - Вера Копейко Страница 8

— Зайди ко мне, Ульяна, — раздался голос Николая Степановича по интеркому.

— Уже иду, — привычным тоном ответила она и встала из-за стола в своем кабинете в конторском здании, за который только что села.

В новое здание они заселились год назад, прошлой весной когда, наконец доходы от коммерческих дел вокруг заказника дали возможность построить этот терем. Иначе его не назовешь. Настоящий терем среди северного леса, этакий островок европейской лесной жизни. Сомыч на самом деле был мужик не промах. Она знает его давно: когда была еще ребенком, он приезжал к отцу на охоту. Тогда отец был директором питомника, из которого с годами вырос этот заказник, и главными животными стали бобры.

Потом жизнь повернулась странным образом — ее отец влюбился, когда ей было четырнадцать, и уехал к новой жене в Москву.

Кажется, от изумления в тот год с елок осыпались все шишки, под которыми столько километров прошел отец за годы, проведенные здесь.

Он уехал и устроился на работу в Главохоту, а на свое место предложил друга, Николая Степановича Сомова. А когда Ульяна закончила охотоведческий факультет и захотела вернуться в заказник, он попросил Сомова взять ее к себе.

«Ты не пожалеешь. Она настоящий коммерсант». Отец со смехом рассказал о ее коммерческих талантах, которые она проявила еще в школе.

Да, то был великий случай — такого столпотворения в Ужме не помнили ни до, ни после.

Впрочем, сейчас не время об этом вспоминать, одернула себя Ульяна. Кажется, она знает, о чем хочет поговорить с ней Сомыч.

Николай Степанович сидел за столом и пил чай из стакана с подстаканником. Подстаканник, как и все вокруг, не простой, не случайный, а непременно тематический, как и все, чем он пользовался. Кажется, этот мужик погружен по самые уши и заполнен изнутри охотой. Он ничего другого в своей жизни не желал. Он даже за своей новой женой охотился, он выслеживал ее, сторожил, подманивал. И заполучил.

— Чайку выпьешь? — кивнул он на серебристый чайник с кипятком, на боку которого токовал глухарь. Заварочный тоже не прост — на боку изображен здоровенный бурый медведь, заламывающий косулю.

— Нет, спасибо. — Ульяна села напротив и подперла голову руками. — Ну, валяйте, уговаривайте.

— Вот уж нет, — фыркнул он. — Пускай другой дурак найдется тебя уговаривать. Я и с прудом этим твоим почему не стал уговаривать? Почему? — Он поднял вверх палец, а его лицо засветилось гордостью за себя. — Потому что знаю, что такое Ульяна Кузьмина. Помнится, у меня в свое время была одна кобылка в хозяйстве, ох и хороша, но норовиста. Кто только не пытался с ней справиться. Ничего не выходило. Я тоже отказался. Потом приехал парнишка-охотовед на практику. Ничего такого, обычный, ну не метр с кепкой, конечно, да как все ваши — борода козликом, камуфляж на всех местах. — Он подмигнул ей, а Ульяна рассмеялась, она знала, на что намекает Сомыч, и прыснула.

В прошлом году явился к ним один практикант, татуированный под камуфляж. Разделся перед купанием, а Сомыч его увидел и как заорет: «Ты куда в наш пруд в костюме! А ну снимай!» Бедняга с перепугу трусы сдернул, потому что больше ничего на нем не было, он и так все снял. Вот тогда Сомыч чуть не рухнул — стоял парень, оказывается, в чем мать родила.

«Ты что… в камуфляже родился?» Он не отрывал глаз от его причинного места, не в силах понять, откуда там-то камуфляж? Потом никак не мог понять, что это мода пошла такая.

«Ну а боли-то, боли сколько!» — крутил он головой потом три дня.

— Так ты понимаешь, забрал тот малый, он-то был в нормальном камуфляже, кобылкину душу! Объездил!

Ульяна хмыкнула и положила ногу на ногу. Острый носок ковбойского сапожка дернулся вверх.

— Ничего, ничего. Не волнуйся, и на тебя тоже кто-то найдется. Еще не вечер над северной тайгой.

— Да нет вроде. Утро, Сомыч. Ох, утро. А с ним… — Она покрутила головой.

— А с ним знаю, что начинается. Самоедство, да?

— Ну, можете и так назвать.

— Долг чести. Как в картах, да?

— Хотя бы.

— Кстати, вечером заходи, пульку распишем.

— Четвертый нужен.

— Найдем. — Он подмигнул.

— Нет, спасибо. Настроение не то. — Она покачала головой. — Ладно, начинайте учить жить.

— Черт лысый пускай тебя учит.

— Вы про отца моего, что ли?

— Ох, Улей, он, конечно, лысый, но чертом я бы его не назвал. Он мой друг. Ладно. Ты мне вот что скажи. Ты всерьез решила продать ружье? — Николай Степанович отодвинул стакан, на донышке которого в желтоватой чайной лужице плавал выжатый ломтик лимона.

— Да, правда.

— Хочешь целиком покрыть долг? — с сомнением спросил Сомов.

— Ружье того стоит.

— Но ведь оно — отцовский подарок! Ульяна пожала плечами:

— Жизнь тоже отцовский подарок. Она дороже.

— А что, так круто, да? — Сомов уставился на нее не мигая, пытаясь сообразить, что именно она имеет в виду.

— Ага. Кредитор… — Она покачала головой.

— Но ведь отец поручился.

— Не стану же я его подставлять. Сама сделала глупость, сама буду и расплачиваться.

— Но я не думаю, что кто-то попробует из-за этих тысяч тебя жизни лишить.

— Знаете, иногда лучше жизни лишиться, чем себя съесть живьем.