Декаданс - Анна Андрианова Страница 8

В спальне, надрываясь, пикает его телефон.

Забыл.

Ему пришла смска.

В нашей семье хорошо отработан внутрисемейный этикет – мы не роемся в телефонах друг друга, не посягаем на личное пространство. А на ночь всегда выключаем телефоны. Но сегодня все не так как всегда, сегодня все кувырком, привычная система отношений дала сбой.

Утирая сопли, слюни, слезы, я иду в спальню. Зачем я беру этот чертов телефон? Никогда ведь этого не делала.

«Любимый, я уже успела соскучиться. Доброго тебе утра и славного дня. Жду в 14:00».

Что? Что? Что?

Я сажусь на кровать и начинаю рыться в других смсках.

«Любимый, спасибо за подарок, он блестит на солнце всеми красками нашей любви». «Думаю о тебе не переставая, как проходит твой день?» «Любимый, спасибо за цветы!»

А когда в последний раз он дарил мне цветы?

С мазохистским задором я продолжаю читать любовные смс-письма и плачу. Как это страшно, больно и унизительно – знать, что твоего мужа кто-то еще называет любимый. Еще буквально вчера, а может, даже сегодня он ласкал тело другой женщины, называл ее грудь так же, как мою, «титьки», и как ужасно осознавать, что то, в чем он обвиняет меня, в этом виноват он сам. «Ты унизила мое достоинство!» – театр одного актера для одного зрителя.

Я пытаюсь представить, как она выглядит, где они встречаются, что он ей говорит и еще больше плачу, стучу телефоном по подушке и плачу.

А что я, собственно, реву? Я же сама решила, что наша семья – фальшивка, а теперь злюсь на него из-за того, что узнала об измене. Он просто раньше меня понял всю глупость нашего совестного существования под названием «правильный брак». Может даже, он спал со мной ради меня, а не ради себя. Ведь все, что ему нужно, он нашел в ней!

Больно, внутри все горит и сжимается, кажется, будто выпила серной кислоты. Полное сжирающее изнутри чувство бесполезности, никчемности, опустошения.

Предательство!!! Я чувствую кожей это слово. Пре-да-тель-ство.

Что такое ревность? Она присуща всем живым организмам. Это неотъемлемое составляющее человека. Если любишь кого-то, сделай его свободным в первую очередь от себя. Вот только я всегда предпочитала молчать на эту тему. Я слишком привыкла, что он мой и всегда будет моим. Я сама разрушила наши отношения, не давала ему той нежности и страсти, которых он так хотел. Или все просто и она лучше меня, интереснее, моложе?

Она красивая? Где они познакомились? Давно? Что он ей говорил обо мне? Что разведется со мной? Или: весь этот пафос семейной идиллии – для прессы? Или: эта сучка мне надоела – я тебя люблю! Или: давай сбежим от всех? Или... Поток мыслей постепенно окрашивается ненормативной лексикой.

Я чувствую себя сейчас унитазом, в который слили гадостные отбросы лжи. А любовь достается другой. Он сделал выбор...

Что больнее – его непонимание или его измена?

Что страшнее – то, что он больше никогда не вернется, или то, что я уже не смогу быть с ним?

Как революция – кто-то из нас не может по-старому, а кто-то просто не хочет.

Почему он не ушел от меня раньше? Искал повод? Что я буду делать? Как он расскажет мне о ней? Как я буду жить дальше? Что будет с нами?

Одиночество, настоящее душевное одиночество выглядит как ненужный, большой орган. Где-то в груди. Как Данко, мне захотелось вырвать его. Ампутировать.

Я карабкаюсь на широкий подоконник. Внизу шуршат машины, темно.

Я скриплю зубами от злости и холодного ветра, кулаки сжимаются так, что сводит кисти.

Ору на всю улицу. Я люблю тебя, Серж! Люблю! И ты любишь меня! Неужели мы так долго строили свой мир для того, чтобы вот так в один миг его разрушить? Взорвалась атомная электростанция. Я ору сквозь слезы из глубины сердца. Ору голосом боли и отчаяния.

Внизу все очень маленькое, игрушечное, микроскопическое, как макет. Может, прыгнуть туда? Раствориться? Может, тогда он поймет, какую ошибку совершил?!

Я смотрю вниз, изучаю темный асфальт. В возрасте двадцати семи лет я буду лежать, размазанная и холодная, не родившая еще ребенка, не исполнившая свою мечту и не научившаяся справляться с жизненными перепетиями. Но зато доказавшая, что он любит только меня. А может, и не доказавшая. Может, он похоронит меня с почестями, вопреки тому, что суицидников не хоронят, напьется на поминках в зюзю и женится на своей новой избраннице. Они будут лежать на нашей кровати, мыться в нашей ванной... Бред.

Там, внизу, точно уже ничего не изменишь!

Черт возьми, я прошла огонь, воду и медные трубы, окончила музыкальную школу, сделала прибыльный бизнес, построила родителям дом, обзавелась друзьями и даже умею делать эротический массаж. Какого хера, спрашивается, я вот так похерю все это? Закончу свою бесценную жизнь и перечеркну тысячи усилий из-за того, что мой муж трахает какую-то телку? Это мы еще посмотрим, кто кого в итоге трахать будет.

Я ненавижу тебя Серж, я тебя ненавижу, слышишь!

Ты поймешь, что ты сделал! И очень сильно пожалеешь об этом!

В такие моменты принимаешь ключевые решения для дальнейшей жизни. Пройдя через боль и отчаяние, выбираешь новый вектор пути следования. Стратегию своего дальнейшего развития. Приложив все свою силу воли и собрав себя в кулак, я решаю: с этой минуты стать той, от которой невозможно уйти, я должна стать той, кто лучше всех других. Я стану не просто женщиной, я стану особенной сверхженщиной.

Я так устаю рыдать и беситься, что еле нахожу в себе силы слезть с подоконника, выпить коньяка и скурить несколько табачных палочек подряд. Терпкая жидкость обжигает уставшее разодранное горло. Брожу по квартире из комнаты в комнату и переворачиваю наши фотографии. Это прощальный ритуал. Спрятать то, что вызывает боль. Призывает воспоминания. Подхожу к гардеробной, хватаю несколько вешалок с его костюмами и злобно бросаю их с балкона. Смотрю, как они летят вниз, как сговорившаяся стая птиц, ровно, плавно, изящно распахнув крылья. Вот они друг за другом приземляются на асфальт, а накрывает все эту стаю отдыхающих на тротуаре одежных птичек его любимый серый пиджак, сшитый у Юдашкина. Ну вот и все! Вот и все...

Обида сменятся разочарованием.

Больно признаться себе в том, что ты дура. Боже, какая же я дура.

Что я делаю? Веду себя, как самая последняя телка на планете, пальцем деланная, на помойке найденная.

Безвыходность. Когда не знаешь, что делать, совершаешь глупые поступки. Или я всегда совершаю глупые поступки? Смешно. Что я этим хочу сказать? Я ненавижу тебя, Серж! Он не слышит. Смешно!

А шмотки бомжам пригодятся.

Сажусь на наш плетеный гарнитур, балкон у нас – комната здорового курения, здесь мы любим, нет, правильнее будет сказать, любили смотреть на звезды и пить свежезаваренный кофе. Здесь лежит летопись нашей семьи в стихах. Глупая традиция – рифмовать самые яркие моменты жизни и еще картинки к ним подрисовывать. Я беру его.