Вдова живого мужа - Лариса Шкатула Страница 8

— Согласны! — закивали мужчины.

Они выжидательно смотрели на нее: ведь от того, как она себя с ними поведет, многое зависело. Какую границу она для них очертит? Будет ровна со всеми или станет выделять кого-то? Начнет кокетничать и глупо хихикать, вызывая в них ревность и раздражение, или создаст тепло и уют, поровну разделяя между ними внимание?

— Для начала предлагаю делать все со вкусом — мы ведь никуда не торопимся?

— Не торопимся! — хором сказали они, оживляясь: их товарищ прекрасного пола не была ни кокеткой, ни синим чулком и, похоже, имела достаточное чувство юмора.

— Для начала переоденемся в домашнее. Мужчины — в соседнем купе, я здесь. Обязательно все моют руки — я проверю!

Хирурги довольно засмеялись. Четверо врачей сразу вышли из купе, а оставшиеся трое защелкали замками своих чемоданов и тоже шмыгнули за дверь. Катерина слышала, как они весело гомонили за стенкой.

Когда минут через десять они осторожно постучали, Катерина уже ждала их, переодетая в облегающее шерстяное платье с небольшим кружевным воротничком. Платье удивительно шло к её белому лицу, черным, как спелая вишня, глазам, и в то же время действительно было по-домашнему уютным. На столике, покрытом белоснежной вышитой салфеткой, красовалась закуска — все, что Катерина взяла с собой в дорогу: курица, её любимые маслины, квашенные в бочке огурцы, колбаса, картошка и даже вяленый лещ — подарок отца; Катерина впервые подумала о Первенцеве как об отце — если бы он слышал сейчас её мысли, почувствовал бы себя счастливым.

— Вот только, извините, рюмок у меня нет, — пожаловалась она ошеломленным мужчинам.

Те сразу нашли рюмки, оживились, стали размещаться вокруг стола, по очереди представляясь ей и целуя руку:

— Торопов Иван Николаевич, профессор.

— Шульц Вильгельм Зигфридович, профессор — вы это и сами знаете, — улыбнулся тот, — но я специально стал в очередь, чтобы вместе с другими приложиться к царственной ручке!

— Так уж и царственной! — прыснула Катерина.

— Не скажите, для нас вы — царица! — запротестовал гривастый, заросший бородой и усами мужчина, и представился: — Верещагин Дмитрий Семенович, студент.

— Студент? — изумилась женщина. — А я думала, вы все — профессора.

Студенту было никак не меньше сорока.

— Студент, наша очаровательная лингвистка, — подтвердил он, — ибо, будучи профессором-терапевтом, решил переквалифицироваться в хирурги; разработанная мною методика лечения опухолевых заболеваний требует специальных знаний в области хирургии…

— Стоп-стоп! — крикнул самый молодой из них врач лет тридцати пяти. Я тоже хочу приложиться к прекрасной ручке, как и ещё двое моих жаждущих товарищей… Кроме того, я не профессор, а всего лишь доцент, но если бы я стал рассказывать нашей милой хозяюшке содержание моей будущей докторской диссертации…

— Ладно, Петруша, извини, я и сам не ожидал от нашего коллеги-терапевта такой речи — мне он казался очень немногословным! — Шульц тронул за плечо того, кого он называл Петрушей. — А это наше будущее светило, кардиохирург Петр Игоревич Коровин. По младости лет мы зовем его Петрушей.

— Кстати, коллеги, а как же мы будем обращаться к нашей единственной женщине? Неужели — Катерина Остаповна? — вмешался неугомонный Петруша. — Так хотелось бы называть её просто Катюшей.

— Да, Катерина Остаповна, вы уж позвольте, — вразнобой заговорили мужчины.

— Поз-во-ляю! — раздельно проговорила Катерина, с удивлением прислушиваясь к собственной интонации — уж не кокетничает ли она? И внимательно дослушала звания и имена-отчества последних двух товарищей.

— Зря мы, коллеги, я думаю, напрягаемся, — нарушил некоторую паузу студент-профессор Верещагин. — Разве под силу женщине, да хоть и любому из вас, вот так сразу запомнить, как кого зовут?

— Отчего же, — не согласилась Катерина и тут же без запинки перечислила всех ей представившихся.

— Голубушка, да у вас же феноменальная память! — восхитился профессор Шульц. — Теперь я понимаю, почему наши берлинские врачи так вас хвалили. Видимо, немецкий вы знаете в совершенстве.

— Не только немецкий, — вырвалось у Катерины, хотя она вовсе не хотела хвалиться; просто мысль о том, что доктора видят в ней лишь привлекательную женщину, а не человека, не менее, чем они, овладевшего своей профессией, заставила признаться, — но и французский, английский, испанский — всего восемь языков… Только, как говорится, соловья баснями не кормят. Прошу к столу!..

В Берлин они приехали под вечер, и в отель их повез Шульц, не раз в немецкой столице прежде бывавший. Он разобрался с носильщиками, подозвал такси — так на двух машинах врачи со своей переводчицей без приключений добрались. Еще они не успели осмотреться, а только получили ключи от номеров, как Шульц — руководство как-то незаметно перешло к нему провозгласил:

— Через полчаса все собираемся в вестибюле и едем на ужин в ресторан "Бюргер"!

— Зачем в "Бюргер", — запротестовал Петруша, — уж лучше давайте в "Форстер".

Собираясь в ресторан, Катерина в которой раз отдавала должное предусмотрительности и вкусу своего мужа. Он ведь прежде не жил в больших городах, а если и бывал за границей, то разве что в Стамбуле или Афинах, да и то наскоком, проездом. Было ли у него время изучать этикет, моду, привыкать к светской жизни? Почему же он ведет себя так, будто в этой атмосфере родился и вырос? Ведь это он заставил её взять с собой вечернее платье. Смешно, она до последнего не соглашалась — зачем такое переводчику на работе?

— А если твоих врачей пригласят на праздничный ужин, торжественный вечер — мало ли? — резонно вопрошал он. — И будешь ты, как говорится в загадке, зимой и летом — одним цветом?

— И ты не будешь ревновать? — подивилась Катерина; в самом деле, много ли на свете мужчин, которые собственноручно снаряжают своих жен в зарубежные командировки в заведомо мужском обществе?..

— Ревность — это пережиток прошлого, — хмыкнул он и будто впервые вгляделся в её лицо. — Если уж суждено, от судьбы не уйдешь!.. Сучка не захочет — кобель не вскочит!

— Митя, — скривилась Катерина, — ну зачем ты говоришь так грубо?

— Грубо, зато жизненно… Извини, я действительно переборщил… В последнее время почему-то стал нервничать. Появилась странная тревога, ощущение, что кто-то смотрит мне в затылок…

И запнулся, увидев её испуганные сопереживающие глаза.

— Ты права, дорогая, нервы надо подлечить. Вернешься, попробую на денек-другой отпроситься: махнем мы с тобой куда-нибудь в лес, будем жить в охотничьей сторожке, и чтобы из людей вокруг — никого!

Вечернее платье Катерины из бархата теплого зеленого цвета привезла из Парижа жена то ли посла, то ли консула, да так и продала ненадеванным обстоятельства вынудили. Его купил Дмитрий в каком-то коммерческом магазине, перехватив неопытную продавщицу ещё в дверях. На такие дела у него был глаз наметанный. Приказчики в магазинах пытались поначалу с ним ссориться — пришелец лишал их заработка, но Гапоненко умел поставить на место недовольных одним взглядом, а если кто продолжал упираться, то и внушительными документами.