Четыре сестры-королевы - Шерри Джонс Страница 8

Карета проезжает под нависающими этажами высоких домов, которые заслоняют последний свет уже клонящегося к вечеру дня, но это не важно: зажженные свечи на стенах освещают путь и красные, зеленые и синие флаги и гирлянды благоухающих цветов на окнах и дверях.

– Vive la reine! – по-прежнему кричит толпа, но крики затихают, когда рваные и потертые одежды крестьян и линялая холстина ремесленников сменяется ярким шелком, бархатом и мехами, золотыми пуговицами, сверкающими драгоценностями. Это французские бароны со своими семьями, слишком благородные, чтобы кричать, слишком чопорные, чтобы выражать чувства чем-то кроме улыбок и махания рукой – если вообще что-то выражать. По крайней мере, один из них не улыбается и не машет рукой, а только смотрит на невесту с презрением на своем мягком, почти женственном лице. Это Тулуз.

Маргарита ныряет за занавеску. Зачем он приехал в Париж? Не поздравить же ее, не склониться завтра перед ней, когда она наденет корону? Каковы бы ни были его намерения, они не сулят Провансу ничего хорошего.

Карета останавливается у собора. Мириады свечей и факелов освещают праздничную картину: лошади едят рассыпанный по траве овес, одетые в шелка мужчины и женщины пьют вино под навесами ветвей и листьев; собор, его взметнувшиеся в небо шпили, его огромное розовое окно, выходящее на статуи святых, выстроившиеся по пути к дверям. В воздухе повис аромат духов, запах конского навоза и горящего сала. Смех и музыка сливаются в сложном танце под восходящими звездами; плачет какой-то малыш, ржут и всхрапывают лошади. Дядя Гийом открывает дверь кареты и выпускает Маргариту. Эме протягивает ей мантию, и она заворачивается в нее. Воздух прохладен для мая – здесь не Прованс.

Улыбка короля заставляет ее забыть о холоде. Положив руку на сгиб его локтя, прежде чем вступить в белый дворец рядом с собором, Маргарита проходит сквозь мешанину лиц – доброжелательных, любопытных, равнодушных, угрюмых. Это, говорит король, апартаменты архиепископа, предоставленные им в распоряжение новобрачных.

Поднявшись по ступеням, они входят в освещенную лампами залу. На стене гобелен с красно-золотым узором и шафранным шестиугольником из Утремера [12]; еще одно изображение распятого Христа со сверкающими, как алмазы, слезами на щеках. На полу – красно-синий ковер. На окнах – зеленые бархатные шторы. Вокруг блестит золото, в воздухе запах сандала. Маргарита улавливает и легкий аромат апельсина. Роскошь убаюкивает, как кот на коленях. У ее отца никогда не было такого великолепия.

– Вот моя мать, – шепчет Людовик, словно в соборе.

Маргарита жмурится, приводя в порядок чувства: мерцающий свет, звуки виолы – и на красном бархатном троне женщина с белым, как снег, лицом. Когда к Марго возвращается зрение, она движется через зал преклонить колени у ног Бланки Кастильской, легендарной Белой Королевы.

Та протягивает руку, дозволяя поцеловать массивный золотой перстень.

– Для меня большая честь, госпожа. – Дрожащей рукой Маргарита касается холодных пальцев. – Мы часто поминаем вас добрыми словами у меня дома в Провансе.

Бланка Кастильская неделикатно фыркает и отводит взгляд в сторону, словно скучая. Людовик помогает Маргарите подняться.

– Твой дом теперь во Франции. – В голосе королевы-матери слышится холод, как в ночном воздухе. – А твой народ – народ Франции.

Маргарита старается не смотреть на нее в упор. И это та женщина, о красоте которой поют трубадуры? Ее подбритая линия волос подчеркивает уступом выпирающий над глазами лоб. Белила, покрывающие лицо и шею, делают ее действительно Белой Королевой.

Маргарита прокашливается:

– И как королева, я лишь надеюсь, что смогу послужить французскому народу так же, как служили вы.

– Месье де Флажи говорил мне, что ты хорошая девочка. – Голос Белой Королевы смягчился. – Теперь я вижу, что он был прав. Мы будем друзьями.

– Это моя горячая мечта.

Ее серо-голубые, «меховые» глаза, много раз воспетые, осматривают Маргариту с головы до ног и снова до головы, как в свое время глаза месье де Флажи, но без его похотливости.

– Беда в том, ma chère, что ты не похожа на француженку. Твоя кожа загорела, как у крестьян. Гуляла на солнце по южным полям? Твои волосы очень некрасиво наползают на лоб, а твое платье выглядит тонким и слишком ярким. Ты напоминаешь мне один из тех вульгарных цветков, что растут на юге, или простую служанку, расхаживающую в платье своей госпожи.

– Да, мадам. – Лицо Маргариты вспыхивает.

– Но эти маленькие недостатки быстро лечатся. Я пришлю кого-нибудь утром, до брачной церемонии, выщипать тебе лоб и помочь с макияжем. Я также дам тебе свадебное платье, поскольку уверена: те, что ты привезла, не годятся.

Снаружи слышатся крики:

– Где наша новая королева? Мы хотим видеть королеву!

Улыбка королевы-матери гаснет.

– Пока все. Людовик, мой дорогой, – ее голос становится ласковым, – тебя ждут. Ступай, представь твою маленькую женушку народу, а потом отправь ее отдохнуть. Я подожду тебя здесь, милый. Нам нужно обсудить дела королевства.

– Да, мама.

Король целует руку матери, затем предлагает руку молодой жене. Когда они уже собираются уйти, Маргарита вспоминает о своих дядях, ждущих в дверях, когда их представят. Она снова обращается к Белой Королеве:

– Мадам, могу я представить вам моих наставников, дядю Гийома и Томаса Савойских? Они пришли засвидетельствовать вам свое почтение.

Белая Королева тяжело вздыхает, словно утомленная коротким визитом Маргариты.

– Не сегодня. Завтра. На сегодня мне хватит деревенщины.

На глазах Маргариты выступают слезы:

– Да, мадам.

Когда они уже двинулись к выходу, королева окликает ее:

– Можешь звать меня «мама». У меня лишь одна дочь, и она еще глупенький ребенок. Мне может доставить удовольствие иметь в хозяйстве девушку, у которой есть что-то в голове.

– Да, мама, – говорит Маргарита. И выходит из зала со своим мужем, королем. Ее чувства вьются, как пчелы вокруг «вульгарного цветка».

* * *

Когда они выходят наружу, звучат радостные крики; грянула музыка. Жонглеры крутят горящие факелы; в руке Маргариты оказывается золотой кубок, наполненный до краев вином. Король ведет ее под сень раскидистого дуба, восходит вместе с ней на обставленный свечами помост – их свет отражается на золотой кольчуге, отчего кажется, что она горит.

– Vive la nouvelle reine! – кричит толпа. – Vive Marguerite! [13]