А я люблю женатого - Каринэ Фолиянц Страница 8

– Значит, хозяйка вы никудышная, – удовлетворенно заметила Ника. – А моя мама умеет все. И это при том, что она очень деловая женщина. Папа в ней души не чает. Представляете, они вместе уже двадцать пять лет. С девятого класса.

Снова звонок.

Ника услышала знакомый голос отца:

– Я на улице совсем промерз. Может, пригласишь меня выпить чаю?

Интересно, что сейчас будет?

– Нет, Олег, прости, ну никак не могу. Давай завтра, – попросила Лариса, – мы все еще работаем!

Ника испытывающе посмотрела на нее.

– Какой у вас, однако, назойливый знакомый. Может быть, вы хотите, чтобы я ушла?

– Нет. Вовсе нет.

– А… наверное, он вам неприятен?

– Тоже не угадала! Давай-ка лучше вместо ненужных вопросов есть торт! Ну-ка, ставь чайник на плитку! – приказала Лариса.

Дочь пила чай у любовницы отца.

Ничего не подозревающий отец мерз на улице, в надежде, что Лариса освободится и он хоть на полчаса встретится с нею.

А Мать… Мать мерила пиджаки у большого зеркала в прихожей.

Таня любила пиджаки и денег на них не жалела. Их у нее было множество, она даже не могла бы сказать, сколько именно. Они делали ее строже и сильнее. Это был ее панцирь. Ее латы. Ее защита. Пиджак не только стройнил, он внушал Тане, что она – бизнес-леди, и это ее первое звание. А мать и жена – второе и третье. Даже ее домашняя одежда напоминала больше одежду деловую. Так уж она привыкла. И вот, меряя очередной, сто первый пиджак, Таня вдруг с ужасом обнаружила, что тот еле-еле сходится у нее на груди, а пуговка у талии и вовсе не застегивается. Она запаниковала. Срочно набрала номер Нины.

– Нин, это я. Нет, не пришли. Я одна. Слушай, помнишь, ты мне пояс предлагала – ну тот, целлюлитный.

– Антицеллюлитный. Привезти?

– Ну да…То есть вези срочно!

– Слышь, Татьян, а может, я бутылку вина возьму хорошего, а? Можно?

– Нужно! – приказным тоном ответила Таня.

Ника уплетала торт из булочной и рассказывала Ларисе:

– Когда они учились в девятом классе, ну мои мама и папа, они играли в школьном театре, он – Онегина, она – Татьяну. Там все и началось. Ну, в смысле, их роман…

Таня ела пирожные, принесенные Ниной вместе с антицеллюлитным поясом, и запивала их вином:

– …Фрак на нем сидит, как на корове седло. И он встает передо мной на колено в этом образе Онегина, а у него в глазах слезы… – вспоминала она, как это ни удивительно, ту же самую историю в то же самое время. – Ты помнишь нас, когда мы играли Онегина и Татьяну в девятом классе, на вечере Пушкина?

Нина восторженно закивала головой ибо это было воспоминание об общей, давно ушедшей юности:

– Да! И он текст забыл, да, я помню, и мы всем залом подсказывали: «Предвижу, все вас оскорбит…» А он только смотрит на тебя – и молчит. Растерялся совсем, будто в рот воды набрал.

– И по щекам слезы текут… Господи, как он меня любил! Как он на меня смотрел! – чуть не заплакала сорокалетняя Таня, вспоминая себя девочкой-девятиклассницей.

– Да, двадцать пять лет назад это было! – прошептала Нина столь же восторженно.

– Двадцать четыре! Почему ты думаешь, что теперь все в прошлом? – перебила ее Таня.

– Потому что люди со временем меняются.

– И что, он так изменился? – съехидничала Таня.

– Нет, Тань, ты изменилась.

– Я? Да, я на четыре размера поправилась. Но ты ж мне приперла свой пояс, а? Ты ж его принесла, этот анти… анти… Как там?

Нина обняла подругу:

– Антицеллюлитный, Танюш. Только при чем здесь целлюлит? Не в нем дело.

– А в чем? – не отставала Таня. – Нет, ты скажи, в чем?

Подруга не знала, что сказать. Время сожрало чудную девочку-девятиклассницу с распущенными локонами, читающую Пушкина звонким голосом со сцены. Теперь это вечно крикливая тетка, которой перестали лезть пиджаки сорок восьмого размера. Ее размер пятидесятый. Да! И следующий ее юбилей – пятидесятый! Господи, как же быстро катится жизнь! И как страшно меняет она нас! Увы, не только внешне меняет… Как объяснить это человеку?

Об этом думал и Олег, сидя в вечернем кафе. Лариса почему-то не отвечала на его звонки, а он продрог шатаясь по улицам. Погода ветреная и дождливая. Он пил кофе и ждал, что она ответит ему. А в голову лезли стихи Пушкина, который очень любил осень. И Олег вдруг вспомнил, как в девятом классе играл на сцене школьного театра Онегина. И увидел Татьяну, свою нынешнюю жену, в образе Татьяны Лариной. Эти образы так перемешались, что он влюбился не то в Таню настоящую, не то в вымышленную, пушкинскую. Влюбился так, что немедленно потребовал от нее клятвы жить вместе до гроба. Потом, после последнего школьного звонка, чуть не силой поволок ее а ЗАГС. Нет, она любила его, но верещала – зачем жениться так рано, мы еще в институт не поступили! А он стоял на своем, будто боялся ее потерять. Ему надо было немедленно объявить всему свету, что Таня – его Таня, его жена. Ой, зачем же он это сделал! Ведь смеялись над ним мальчишки, родители отговаривали – погоди, сынок, проверьте свои чувства. Но тогда было не до проверок. А было одно – Таня заполонила всю его жизнь. И все казалось бесконечным и неизменным – молодость, их любовь. А потом с годами все куда-то стало улетучиваться. И вот исчезло.

Олег совсем не любит Таню. И молодости нет. И больше не будет.

Но тогда, двадцать пять лет назад он был действительно влюблен! Он собирал ее записки. Он «глотал» книги, которые она велела прочесть. Он провожал ее каждый вечер, хотя жили не близко друг от друга. Он читал ей стихи, как теперь читает их Ларисе…

Почему Лариса не отвечает? Он снова набрал ее номер, ожидая услышать в трубке родной голос. Он поглядел в темное окно кафе. Осень. Желтые листья на мостовой. Воет ветер. В осени ничего романтичного…

И снова звонок Олега нарушает беседу Ники и Ларисы.

– Да отключите вы его! – Девочка решительно схватила аппарат и выключила.

– Но так нельзя, – слабо возразила Лариса.

– Можно и нужно, – назидательно сказала Ника. Ей нравилось, что она имеет влияние на эту взрослую женщину. Да, Ника почувствовала свою непонятную, но совершенно неоспоримую власть над Ларисой.

«Номер абонента выключен или находится вне зоны действия сети», – сообщил аппарат Олегу. Он тяжело вздохнул. Расплатился и вышел на улицу, прямо под холодный дождь.

Он шел под дождем. И ему было все равно – простудится ли он, заболеет ли завтра. Жизнь без Ларисы, как он теперь четко понимал, не имела смысла. Так когда-то, очень давно, жизнь не имела смысла без Тани…

Одинокая фигура Олега исчезает в глубине улицы. А Ника все еще сидит в мастерской, хотя натюрморт написан и торт съеден.