Поругание прекрасной страны - Александр Корделл Страница 8

Я не ответил; он улыбнулся, показав большие желтые неровные зубы, и его маленькие глазки, скрытые в обвисших складках обожженного жаром печей лица, вдруг блеснули. Он откашлялся и сплюнул.

— Ты еще мал, Мортимер, и умишка у тебя не хватает понять, что к чему. Но когда ты будешь сегодня ночью лежать в теплой постели, подумай о матери этой девочки и спроси Христа, справедливо ли это, что у нее спина прожжена до легких и она лежит пластом и что ее ребенок замерзает в пещере.

Не зная, что сказать, я вертел в руке кусочек шлака и поглядывал на Идриса.

— Ну что же ты молчишь? — спросил он. — Говори. Может быть, ты нам еще понадобишься, чтобы освобождать эту забытую Богом страну.

— Что такое союз? — спросил я.

— Боже милостивый! Неужели тебе никто этого не объяснял?

— У нас дома без конца из-за него ругаются, а чтоб объяснить — так нет.

Идрис посмотрел на небо, как будто искал там слов, потом медленно заговорил:

— Если бы кто-нибудь вздумал бить эту девчушку, а кроме тебя поблизости никого бы не было и ты побежал бы за мной, чтоб я помог тебе справиться с обидчиком, это и был бы союз. Но сначала мы попробовали бы его урезонить, чтобы избежать драки.

— А еще отец говорит о «шотландских быках». Кто они такие?

— Если бы я отказался вступиться за девочку и ты за это вытащил бы меня из постели, избил палками и сжег мою мебель, тогда ты был бы «шотландским быком».

— Значит, они плохие, — сказал я и испугался за Морфид.

— Дерьмо, только вредят нашему делу. Наш союз основан на товариществе, и его цель — переговоры, а не насилие. Но помяни мое слово: раз хозяева отказываются вести переговоры, то придет черед насилию. В наших горах еще прольется кровь.

Раздался топот бегущих ног, и появился Мозен.

— Мистер Хьюз просил, чтобы вы побыли с Сейнвен около печи до восьми часов, сэр, — задыхаясь, сказал он десятнику, — а он вас отблагодарит в трактире в следующую получку.

— Ладно, — ответил Идрис, — и не надо мне никакой благодарности. Беги назад и скажи ему, чтобы не беспокоился.

— Мы спешим, — сказал Мо. — А он обещал прийти в восемь.

— Куда это вы спешите? Уж не к женщинам ли? Малы вроде.

— У нас назначена драка, сэр, — ответил я. — В семь часов у пруда.

— Черт побери! — воскликнул Идрис. — Что ж, в свободное время ломать друг другу кости не запрещается, идите, пожалуйста. И если ты дерешься, как твой отец, Мортимер, придется мне сколотить Мозену гроб — хоть он и сильный парень.

Мы ушли, а он продолжал баюкать Сейнвен, сидя на куче шлака. Когда мы стали подниматься к Тэрнпайку, он запел ей песню, и резкие порывы ветра доносили до нас звуки его глубокого мягкого баса.

Драки всегда назначались у пруда. Это было удобно во многих отношениях: до поселка было рукой подать, на случай если одного из бойцов приходилось относить домой; фонарь на столбе давал возможность видеть противника, а глубокий слой ила смягчал падение побежденного.

Я увидел отца и подбежал к нему, весь дрожа, на этот раз не от холода.

— Ради Бога, разделайся с ним побыстрей, — сказал он. — Я совсем закоченел.

Неподалеку стояли Большой Райс Дженкинс и несколько его приятелей — головорезов из трактира «Барабан и обезьяна». Они сбились в кучку, стараясь укрыться от мокрого снега. Мозен стал раздеваться.

Шарф Морфид, куртка, рубашка полетели на землю, и я взялся за фуфайку.

— Фуфайку оставь, — сказал отец.

Подтягиваю пояс, чтоб лучше держались штаны — если они спадут во время драки, мне проходу не будет. Ну, готово! Я обернулся. В мигающем свете фонаря грудь и плечи раздевшегося до пояса Мозена казались широкими, как у взрослого.

— Десять минут? — спросил Большой Райс необыкновенно вежливым тоном.

— Пять, — сказал отец. — Два года и шесть дюймов разницы — чего вам еще надо?

— Пять так пять, — ответил Райс. — Чтобы разделаться с Мортимерами, хватит и пяти минут.

Он подтолкнул Мозена вперед.

— Ну, начинайте.

— Бей по носу, — шепнул отец, укрывавший меня полой своей куртки. — Красивый прямой нос — так и просит английского прямого левой. Подпорть ему красоту…

И он легким пинком вытолкнул меня навстречу Мозену.

Под спиной холодела мокрая трава — Мо ударил первым. Я поглядел на чуть мерцавшие звезды, затем потряс головой и вскочил на ноги. Размахивая кулаками, Мо несся на меня, как вагонетка под гору, но я отступил в сторону, и он проскочил мимо, круто остановился, повернулся и снова бросился в атаку.

— Левой, — скомандовал отец, но голова Мозена уже дернулась назад от удара, и я ощутил сладкую боль в костяшках пальцев. Туман у меня в голове рассеялся, и, пританцовывая, я посылал один удар левой за другим, а он лишь беспорядочно махал кулаками, топчась на месте, качаясь и всхрапывая.

— Лупи его! — заорал Райс, и Мо, прыгнув вперед, замолотил по мне кулаками. Мы стояли вплотную друг к другу и лупили куда попало, чаще всего не попадая никуда; затем Мо наклонил голову и рванулся вперед.

— Апперкот, — сказал отец.

Я опустил правый кулак и ударил Мозена в подбородок. Он пошатнулся. Я размахнулся, опять правой, и попал ему в самые зубы. Брызнула кровь, и, когда у него от боли отвалилась челюсть, я еще несколько раз ударил его правой и левой в грудь и, наконец, свалил на землю свингом в скулу. Повернувшись, я отошел к отцу.

— О Господи, — сказал отец, — ночевать мы здесь будем, что ли?

Я поглядел на Мозена. Он полз к своему отцу на четвереньках, толком не понимая, где он и что с ним. Когда он кое-как поднялся на ноги, Большой Райс крикнул:

— Время!

Мо, пошатываясь, повернулся и вдруг бросился на меня как бешеный, но тут же, не успев моргнуть, получил удар левой в глаз, а когда заморгал — еще один в нос. Сквозь косую сетку снега в неверном свете фонаря, раскачиваемого ветром, маячило лицо Мозена, я видел его вдруг засверкавшие, ожившие глаза, кровь, заливавшую его оскаленные белые зубы. Мы кружили на одном месте, выжидая момента для атаки, а ветер хлестал по нашим телам. Я попробовал длинный прямой правой, но он увернулся и обрушил на меня вихрь быстрых яростных ударов, которые прижали меня к Большому Райсу. Райс придержал Мозена одной рукой, а другой оттолкнул меня в сторону, в благодарность за что я нанес его сыну два удара левой, прежде чем тот успел на меня кинуться.

— Еще раз, — сказал отец, и я ударил еще раз, сбив бедняге Мозену нос набок.

Страшная штука этот английский прямой левой. Он выводит из себя даже взрослого мужчину, не говоря уже о мальчике, который еще не научился владеть собой. Плача от ярости и боли, Мо бросился на меня, не пригибаясь, и развернулся для бешеного хука, который снес бы мне голову.