Тайна древней рукописи - Эрика Орлофф Страница 8

Мы зашагали в ногу.

— Итак, Каллиопа. Ты перешла в выпускной класс? — спросил он меня.

— Да.

— И куда будешь поступать?

— Ну, это еще не решено.

— Почему?

Я пожала плечами.

— Отец хочет, чтобы я пошла по его стопам — в Гарвард на юридический. Унаследовала бы фирму и за деньги «умывала» людей в судебном зале.

— А чего хочешь ты?

— Хочу изучать английскую литературу или философию, но, по мнению отца, любой из этих предметов с практической точки зрения является абсолютно бессмысленным. Вообще я готова учиться где угодно, только не на юридическом.

— Ты с ним уже об этом говорила?

— Его ни в чем нельзя убедить. Еще никому этого не удавалось. Ты можешь говорить сколько угодно, но он остается глух, как бочка, как будто ничего и не было. Большую часть времени, когда я разговариваю с ним, я чувствую себя так, как будто подаю ходатайство судье.

Мне не очень нравилось то русло, какое принял наш разговор, и я хотела сменить тему. Видимо, Август понял мои чувства и сказал:

— Мой отец хочет, чтобы я поступил на отделение истории Средних веков. Но он вроде бы понимает, что я бы с большим удовольствием остался в саду и писал книги. Забавно, — добавил он и засунул руки в карманы, — в Нью-Йоркском университете учатся подростки из самых разных семей, и я иногда ловлю себя на мысли, что должен был бы позавидовать некоторым из них. Нормальным семьям. Тем, кто может вместе пойти куда-нибудь. Но нет, я никогда не испытывал такого чувства. Мой отец позволит мне стать тем, кем я сам захочу.

Он рассмеялся.

— Что?

— Ну, представь, даже в старших классах, что бы он сделал, если бы я вдруг его не послушался? Лишил бы меня карманных денег? Даже если бы я ушел из дома, сомневаюсь, что он побежал бы за мной.

— Ты так поступал?

Он покачал головой.

— Не мой стиль. Мы с отцом нашли общий язык.

Мы прошли мимо огромных витрин модного магазина, нескольких галерей, булочных, кулинарий. В конце концов мы дошли до светлого здания, в котором как раз и жил Джеймс Роуз.

— Ну вот, мы пришли. Входим в пасть ко льву, — прошептал Август.

Такая перспектива была мало обнадеживающей, но оттого не менее манящей. В духе Августа.

— Почему ты так думаешь?

— Это не первая моя охота за сокровищами. Представь себе Индиану Джонса, но только более решительного. Перепродажи частных коллекций часто таят сомнительное происхождение артефактов.

— Имеешь в виду, откуда они его взяли?

Он кивнул.

— В особенности если экспонат должен быть в музее, а не в частных руках.

Швейцар в темно-синей ливрее с золотой оторочкой на карманах, плечах и лацкане открыл стеклянную дверь. Выслушав нас, консьерж за мраморным столом набрал номер телефона и сказал:

— Передайте господину Роузу, что его здесь ожидают два посетителя — господин Соколов и госпожа Мартин. Хорошо.

Он положил трубку.

— Вам надо подняться в пентхаус, — сказал он и указал в сторону лифта.

— А где лестница? — спросил Август.

Я уставилась на него.

Консьерж тоже удивленно посмотрел на него:

— Господин Роуз живет на сорок пятом этаже.

— Замечательно.

У меня буквально отвалилась челюсть.

Швейцар указал на самую дальнюю дверь, рядом с которой значилась табличка «Лестница». Август невозмутимо направился к двери, и я последовала за ним. Он уже успел одолеть почти весь первый пролет, когда я, слегка задыхаясь, спросила:

— Есть веская причина, почему мы должны взбираться пешком на сорок пятый этаж?

— Я боюсь лифтов.

Он сказал это как само собой разумеющееся, но по пути наверх я все думала, не с приветом ли он или, может, он унаследовал крупицу отцовской болезни. Я тоже не в восторге от лифтов. Иногда мне кажется, что когда они резко останавливаются на этаже и пассажиры при этом подпрыгивают, это может порвать кабель или карабин, отправив всех вниз на верную и эффектную смерть. А порой я боюсь, что произойдет, если отключится электричество, как это было прошлым летом. Помнится, тогда много людей оказались запертыми в лифтах и вагонах метро. Но если выбирать между сороками пятью пролетами и оборванным кабелем, я все-таки отдам предпочтение лифту.

Где-то на двадцать пятом этаже я остановилась, пытаясь не сбить дыхание.

— Я… я, — задыхаясь, проговорила я, — я не смогу говорить, когда мы доберемся до квартиры.

— Я возьму это на себя.

Удивительно, но он даже не запыхался. Посмотрев на мой весьма печальный вид, он только пожал плечами:

— Я все время так хожу.

В конце концов вся взмокшая, ловя воздух ртом, почти не чувствуя ног, я вскарабкалась на последний этаж. Если бы Август не был таким классным, я бы убила его на месте.

Он терпеливо ждал, пока я приду в себя. Мы прошли через пустой облицованный мрамором холл. На этаже было только две квартиры. Апартаменты Джеймса значились под табличкой 45А. Август постучал, и дверь нам открыл дворецкий — по крайней мере, я так решила — в безукоризненно чистой и выглаженной униформе. Это был пожилой господин, и пока он вел нас в гостиную, я прошептала Августу:

— Он так похож на бэтменовского Альфреда.

Квартира по своим размерам была больше даже клуба для боулинга. Все окна — каждое в пол — выходили на Центральный парк. Яркий солнечный свет заливал все пространство.

Но убранство апартаментов выглядело достаточно мрачно. Многочисленные бронзовые скульптуры вырывались из пола, словно инопланетные существа из фильмов ужасов, выбирающиеся из тел своих жертв. Мебели в гостиной было немного: посередине стоял белый диван и такое же кресло. Температура была бы комфортной для белых медведей, но, учитывая мой весьма непростой путь сюда, я была этому очень даже рада.

Джеймс Роуз вошел из другой двери. Видимо, где-то в глубине души я уже успела составить представление о человеке, который мог бы владеть такой квартирой. И в моем воображении это был Брюс Уэйн.

Вместо этого мы получили пингвина. Невысокого коренастого мужчину с птичьими чертами лица.

— Привет! — сказал он. Мы подумали, он обращается к нам, но потом заметили у него в ухе гарнитуру. Очевидно, полностью завладеть его вниманием нам не светило. Он едва удостоил нас взглядом.

— Господин Роуз, — начал Август, — в данный момент эксперты аукционного дома оценивают стоимость вашей коллекции. Надо заметить, она весьма впечатляющая. И мы подумали, может, ваш отец оставил какую-либо информацию о средневековой рукописи? Той, что с плотными страницами, о Часослове?