Вайдекр, или Темная страсть - Филиппа Грегори Страница 8

Но внезапно меня пронзила дрожь страха. Возвратясь домой по настоянию мамы, он вполне может стать тем сыном, которого хочет отец. Он станет наследником.

Так как джентльмены не возвратились в гостиную пить чай, мама рано отправила меня в постель. Горничная заплела мне на ночь косу, и я, отослав ее прочь, выскользнула из кровати и уселась на подоконнике. Моя спальня находилась на втором этаже, окнами на восток, как раз над полукружьем розового сада, огибавшего наш дом с восточной и южной стороны. Спальни родителей и Гарри выходили окнами на юг. Сидя у себя, я могла видеть залитый лунным светом сад и лес, подступавший вплотную к нашим воротам. На своих губах я ощущала дуновение ветра, напоенного ароматом цветущих лугов и влажного от росы; изредка до меня доносились трели неумолчного ночного дрозда и отрывистый лай лисицы. За окнами первого этажа раздавался голос отца, разглагольствовавшего о лошадях. Я уже поняла, что тихий человек в черном добился своего и скоро Гарри приедет домой.

Мои раздумья были внезапно прерваны появлением какой-то тени на лужайке перед домом. Я узнала нашего егеря, юношу моего возраста, в сопровождении собаки-ищейки, злейшего врага браконьеров. Увидев свечу на моем окне, он залез в сад (в котором ему совершенно нечего было делать) и подошел к моему окну (куда его тоже не приглашали). Несмотря на шелковую шаль, накинутую поверх ночной сорочки, я чувствовала себя неловко под горячим взглядом его глаз.

Когда-то мы были друзьями, Ральф и я. Однажды летом, когда Гарри болел особенно много и я была предоставлена самой себе, я наткнулась на незнакомого мальчика в нашем саду. И с высокомерием шестилетнего ребенка приказала ему уйти. В ответ он толкнул меня, и я упала в розовый куст. Но, увидев мое огорченное личико, он подал мне руку, чтобы помочь подняться. Я ухватилась за нее, выкарабкалась из куста и, едва встав на ноги, тут же укусила его за руку и кинулась бежать со всех ног. Но я побежала не в дом под защиту взрослых, а мимо нашего фамильного склепа в лес. Это была одна из тех никому не ведомых лазеек, которые помогали мне ускользнуть от мамы или няни. Но этому пронырливому мальчишке она оказалась, конечно, хорошо известна, и скоро он догнал меня.

Его грязное маленькое лицо сияло широкой ухмылкой, и я улыбнулась в ответ. Это стало началом нашей дружбы, продолжавшейся все лето и кончившейся так же внезапно и бездумно, как она и началась. Каждый день тем жарким, сухим летом я убегала от слишком занятой горничной и мчалась к Ральфу. Он обычно поджидал меня у речки, и все утро мы ловили рыбу или плескались в воде, лазали по деревьям, грабили птичьи гнезда, гонялись за бабочками.

Я была свободна, потому что мама и няня днем и ночью ухаживали за Гарри. Ральф же был свободен, потому что его мать, неряшливого вида женщина, хозяйка полуразрушенного коттеджа, совершенно не интересовалась ни тем, куда он пошел, ни тем, чем он занимается. Это делало его прекрасным товарищем, и мы без устали носились по вайдекрским лесам, пока мои маленькие ноги не начинали болеть от усталости.

Мы играли как деревенские детишки, мало разговаривая, но много делая. Однако лето скоро кончилось, Гарри поправился, и мама снова начала зорко следить за белизной моих передничков. По утрам я опять была занята уроками, и если Ральф и поджидал меня в лесу, где листья на деревьях приобрели желто-красный оттенок, то, во всяком случае, делал это недолго. Вскоре он уже ходил по пятам за егерем, изучая повадки дичи и набираясь опыта. Папе доложили о ловком парнишке, и в возрасте восьми лет Ральф уже получал пенни в день в сезон охоты.

Когда ему исполнилось двенадцать, он работал как взрослый мужчина, круглый год на половинном жалованье. Его мать была чужой в наших краях, отец пропал без вести, и это делало его свободным от семейных уз и, следовательно, опасным для контрабандистов. Он устроил вольеры для фазанов около своего коттеджа, который стоял на отшибе, у самой речки, и мог издалека слышать приближение незваных гостей.

Восемь лет — большой срок в детской жизни, и я почти забыла то лето, когда маленький грязный оборванец и я были неразлучны. Но почему-то, когда во время наших с папой прогулок мы встречали Ральфа, я чувствовала себя неловко. Я никогда не останавливалась поболтать с ним, особенно когда бывала одна. И сейчас мне совсем не нравился тот самоуверенный вид, с которым он, прислонясь к стене, смотрел на меня.

— Вы простудитесь, — сказал он. У него был низкий голос, как у взрослого мужчины, и он сильно вырос за последние два года.

— Нет, — коротко ответила я, не двигаясь с места. Возможно, из чувства протеста. Мы помолчали.

— Охотитесь за браконьерами? — почему-то спросила я.

— Вроде того, — ответил он протяжным и медлительным выговором уроженца долин. — Ведь за девушками не станешь ухаживать с собакой и ружьем, не правда ли, мисс Беатрис?

— Вам, вообще-то, рано думать об ухаживании, — назидательно сказала я. — Вы не старше меня.

— Тем не менее мне это приходит на ум, — заявил он. — Мне нравится мечтать о нежной, ласковой девушке, когда ночью я брожу один в лесу. Я не слишком юн для ухаживания, мисс Беатрис. Действительно, мы одного возраста, но девушки пятнадцати лет тоже ведь думают о любви и поцелуях теплой летней ночью?

Его темные глаза не отрываясь смотрели на меня, и это мне нравилось; казалось, я испытывала какое-то странное сожаление оттого, что нахожусь так высоко от него, в полной безопасности.

— Леди, конечно, нет, — заявила я твердо в ответ на его вопрос. — Что же касается деревенских девушек, то у них, я думаю, есть занятия поважнее, чем думать о вас.

Ральф вздохнул. Наступила тишина. Его собака зевнула и улеглась у его ног. Он опустил голову и уставился в землю. Я всем сердцем хотела, чтобы он опять посмотрел на меня тем странным горячим взглядом. Я уже жалела, что говорила о себе как о леди, напоминая ему, что он простолюдин. Я не знала, что и сказать, горько раскаивалась в своем высокомерии. Но тут Ральф, переступив с ноги на ногу, перекинул ружье через плечо. Несмотря на темноту, было видно, что он улыбается и совсем не нуждается в моих сожалениях.

— Я полагаю, — медленно произнес он, — что между леди и деревенской девушкой нет никакой разницы, если имеешь дело с ними на сеновале или в лесу. Кроме того, — продолжал он, — мне кажется, если вы в пятнадцать лет чувствуете себя взрослой, то я и подавно. — Помолчав, он добавил: — Моя леди. — Голос его был наполнен лаской.

Я онемела от негодования, и, пока искала слова для ответа, Ральф свистнул собаке, которая следовала за ним подобно тени, повернулся и ушел, даже не попрощавшись. Он вел себя как хозяин на нашей земле, он шел гордо, как господин. Я была ошеломлена этой дерзостью. Затем, охваченная порывом гнева, я решила пожаловаться моему отцу, чтобы он велел отстегать Ральфа. Но на полпути остановилась. Не могла понять почему, но мне вовсе не хотелось, чтобы его отстегали либо выслали из Вайдекра. Он должен быть наказан, но не моим отцом. Я сама найду способ стереть эту дерзкую улыбку с его лица. Я бросилась в постель, строя планы мщения. Спать я не могла. Сердце громко стучало. Я была даже удивлена, что он вызвал во мне такой гнев.