Спаси себя - Мона Кастен Страница 8

В машине царила гнетущая тишина. Ни Джеймс, ни отец, сидящий сбоку от него, не обратили на меня внимания. Я еду на кладбище в черном платье-футляре с воланами на длинных рукавах. На брате и отце черные костюмы, подготовленные специально для этого дня. Из-за темных цветов Джеймс выглядит еще более бледным. Стилист хотя и старалась придать его лицу немного цвета, из этого ничего не вышло. С папой же макияж сотворил чудеса: от синяка под глазом не осталось и следа.

Я покачала головой, рассматривая их обоих. У меня больше нет семьи, наша жизнь разрушена.

Поездка до кладбища прошла как в тумане. Я пыталась последовать примеру отца и брата и мысленно перенестись в другое место, но сейчас, когда мы остановились в паре метров от точки назначения и Перси тихо выругался, это было уже невозможно.

Вход на кладбище осаждали репортеры.

Я покосилась на Джеймса, но его лицо не выражало абсолютно ничего, он надел темные очки и ждал, когда перед ним откроют дверцу автомобиля. Я сглотнула и потуже затянула пальто. Потом тоже нацепила на нос темные очки. При виде напирающих репортеров мне стало по-настоящему дурно. Я старалась дышать глубже, вдыхая через нос, а выдыхая ртом.

Двое нанятых Юлией охранников помогли нам выйти из машины. Ноги казались ватными, колени дрожали, и, когда мы шли к кладбищенской церкви, я находилась почти в состоянии шока. Журналисты и папарацци кричали нам вслед, но, кроме наших с Джеймсом имен, я не могла разобрать ни слова. Игнорируя их, я быстро зашагала дальше. Когда мы подошли к церкви, работники кладбища открыли перед нами двери, так чтобы мы без промедления могли зайти.

Первое, что я увидела, – гроб, установленный перед алтарем. Он был черный, и на его гладкой, лакированной поверхности играли блики света от подвесных светильников, прикрепленных высоко под сводом.

Потом я увидела женщину, стоящую прямо у гроба. У нее такие же рыжие волосы, как у мамы, только они спадали ей на плечи мягкими волнами. На ней надето черное пальто ниже колен.

– Тетя Офелия? – хрипло окликнула ее я и сделала шаг вперед.

Она обернулась. Офелия на пять лет младше мамы, и, даже несмотря на мягкие черты ее лица, с первого взгляда было заметно, что они сестры.

– Лидия, – в глазах тетушки я увидела ту же глубокую скорбь, какую чувствовала все эти дни.

Я хотела подойти к ней и обнять, но не успела сделать и шага, как отец поймал меня за локоть. Ледяным взглядом он окинул Офелию. Едва заметно покачал головой, давая понять: нельзя. Я почувствовала пульсирующую боль во всем теле. Это же похороны мамы. Возможно, они находились не в самых лучших отношениях, но ведь мы на похоронах. И я уверена, мама хотела бы, чтобы мы поддержали Офелию.

Не обращая внимания на мое сопротивление, папа обнял меня за плечо. Это не было жестом любви и ощущалось как наказание. Когда он вел нас к нашим местам, я еще раз оглянулась в поисках Офелии, но она исчезла в море одетых в траур людей.

Похоронную процессию сопровождала дюжина охранников, которые шли рядом с нами, не подпуская репортеров. Хотя большинству хватало такта оставаться у края дороги, некоторые подбегали с камерами так близко, что я могла бы дотянуться до них рукой.

Спустя какое-то время я взглянула на Джеймса, он шел рядом со мной, стоически упершись взглядом в спину отца. Его лицо было каменным, а мне так хотелось заглянуть ему в глаза. Тогда я, кто знает, поняла бы, что творится у него на душе. Возможно, он под наркотиками или выпил перед тем, как отправиться сюда. В последние несколько дней – вернее, с того вечера, когда у нас ночевала Руби, – он совсем ушел в себя и не разговаривал ни со мной, ни с ребятами. Я не могу поставить это ему в вину. Во многих отношениях мы думаем и действуем одинаково. Я и сама нуждалась бы в «допинге», в чем-то, что помогло бы пережить эти ужасные, затянувшиеся дни скорби.

Во время траурной речи, которая никак не хотела заканчиваться, я мысленно отключилась. Я бы не выдержала всех этих слов, которые пастор говорил о маме. Я воздвигла невидимую стену между мной и окружающими и сосредоточилась на том, чтобы не всхлипывать слишком громко. Представляю, как бы воспринял истерику отец.

Эту стену я старалась удержать, когда мы наконец подошли к маминой могиле. Я уставилась на черную яму, вырытую в земле, и упорно отгоняла все эмоции. Это ненадолго помогло. Пастор снова заговорил, но я не слушала и ни о чем не думала.

Но, когда гроб опускали в могилу, мне показалось, что воздух больше не поступает в легкие. Все мысли, с которыми я боролась последние несколько часов, прорвались на поверхность моего сознания.

В гробу лежит безжизненное тело мамы.

Она больше не вернется.

Она умерла.

Мне стало дурно. Тяжело дыша, я зажала рот рукой и пошатнулась.

– Лидия? – словно издалека донесся голос Джеймса.

Я только мотала головой и судорожно вспоминала папины наставления перед похоронами. Стоять прямо, не снимать солнцезащитные очки дольше чем на полминуты, и чтобы никаких слез. Он не хотел дарить прессе больше драмы, чем нужно.

Мне стоило последних сил взять себя в руки. Я старалась не думать о маме. О том, что больше не смогу спросить ее совета. О том, что она больше никогда не принесет в комнату чай, когда я засижусь за уроками. О том, что не смогу ее обнять. О том, что она не увидит своего внука. О том, что я абсолютно одна и боюсь потерять Джеймса с папой, потому что наша семья с каждым днем понемногу разваливается.

Из горла вырвался тихий всхлип. Я крепко сжала дрожащие губы, чтобы больше не издать ни звука.

– Лидия, – повторил Джеймс, на этот раз настойчиво. Он придвинулся ко мне так, что наши локти соприкасались сквозь плотную ткань верхней одежды. Я медленно посмотрела на него. Джеймс снял темные очки и глядел вокруг беззащитными глазами. В них я увидела то, чего так отчаянно искала всю последнюю неделю. То, что напомнило мне, что у меня есть брат и он всегда будет рядом.

Джеймс осторожно поднял руку к моему лицу. Хотя она была ледяной, я все равно почувствовала облегчение, когда он погладил меня по щеке.

– Плевать на отца, – прошептал он. – Если хочешь плакать, плачь. О’кей?

Благодаря этой откровенности стена между нами окончательно разрушилась. Я дала волю чувствам, и они превратились в ураган, потому что Джеймс был рядом, чтобы поддержать. Он обнял меня за плечи и крепко прижал к себе. Я уткнулась лицом в его грудь. И почувствовала себя как дома, на сердце стало намного легче. Пока слезы непрерывно капали на пальто, мы вместе смотрели, как гроб опускался глубже под землю, пока не достиг дна могилы.