Никогда не называй это любовью - Дороти Иден Страница 79

Он не приехал ни в половине восьмого, ни на следующем поезде через час. Партридж вернулся домой один, с пустым экипажем. Он посчитал, что не стоит дольше ждать: вероятно, мистер Парнелл задержался в парламенте.

Кэтрин волновалась не на шутку. Весь день она провела в сплошной нервотрепке, а отправившись через парк к тетушке Бен, обнаружила у ворот многочисленные обрывки «Таймс» со злополучным письмом. До самого вечера вокруг дома ходили зеваки, и их было намного больше обычного. Живая изгородь еще не настолько выросла, чтобы полностью скрыть дом от любопытных взглядов.

Если Вилли виноват в этом безобразии, то она просто убьет его, думала Кэтрин в ярости.

И снова бессонница овладела ею. Отправляться в постель было совершенно бесполезно. Нора засиделась позднее обычного под предлогом того, что хочет завершить акварель, начатую днем. Они с Кармен не могли не заметить валяющихся возле ворот газет. Нора не обмолвилась об этом, только часто бросала на мать тревожные взгляды, выказывая тем самым свою озабоченность происходящим. Она стала совсем взрослой, ее лицо утратило детскую округлость. Не такая ветреная, как Кармен, она отличалась очень глубокими привязанностями: бесконечно любила Клер и малютку Кэти и в отсутствие Кэтрин полностью брала на себя обязанности по присмотру за ними. Кэтрин никогда не спрашивала Нору, что она думает об отъездах из дома матери и отца. Она настолько любила своих детей, что никогда не осуждала их поступки.

– Нора, тебе пора спать. Уже десять часов.

– Да, мама. А ты пойдешь?

– Скоро, дорогая.

– Мамочка…

– Да, дорогая?

Вместо ответа Нора стремительно пересекла комнату и опустилась на пол, положив голову Кэтрин на колени.

– Мамочка, даже если Кармен с Джералдом уедут, я всегда буду с тобой.

Кэтрин подняла к себе раскрасневшееся заплаканное лицо дочери и пристально посмотрела ей в глаза.

– Что это? Моя милая, умная Нора плачет? Никто никуда не уедет – ни Кармен, ни Джералд. Конечно, если не считать того, что кто-нибудь из них однажды сыграет свадьбу.

Нора затрясла головой.

– Никогда не выйду замуж! Я не думаю, что выйти замуж – значит обрести счастье.

От этих слов глаза Кэтрин наполнились слезами.

– О дорогая, ты думаешь так из-за нас с папой, да? Мы часто ссоримся, это правда. Но не все супружеские пары ссорятся. И я уверена, что с тобой этого никогда не случится. Ты найдешь себе самого красивого, самого доброго и отзывчивого молодого человека и выйдешь за него замуж. И он будет самым хорошим мужем на свете. А теперь, детка, иди-ка в постель. Иначе не скоро повзрослеешь.

После ухода Норы Кэтрин осталась одна – на сердце было тяжело, время бежало неумолимо. Одиннадцать часов. Полночь. И по-прежнему тишина, лишь угасающие поленья шуршат в камине…

Она попыталась занять себя вышиванием. Потом взяла книгу. В конце концов поняв, что все это бесполезно, откинулась на спинку кресла и осталась там сидеть, положив на колени руки.

Была половина третьего, когда она услышала звон колокольчиков приближающегося кэба. Чарлз как-то сказал ей, что отыскал одного весьма услужливого кэб-мена по имени Сэм Друри, который готов отвезти его в Элшем в любое время суток и даже поздно ночью. Очевидно, Чарлз в очередной раз воспользовался услугами Сэма, поскольку скоро Кэтрин услышала, как возле дома остановился кэб. Она устремилась к двери и настежь распахнула ее.

– Чарлз, ну можно ли так задерживаться? Я с ума схожу от беспокойства!

– О, мне все-таки пришлось заниматься этой гнусностью! – Никогда еще его голос не был столь усталым. – Ужасная гадость! Я встречался с Джорджем Льюисом. Он собирается взять это письмо из газеты, чтобы изучить почерк.

– Но что сказали в парламенте?

– Ты имеешь в виду, что я сказал? Так вот. Я сказал им, что это наглая и отвратительная подделка. Но потом посыпались вопросы. Это продолжалось до поздней ночи – мне уже казалось, что заседанию не будет конца. Еще я сказал, что политические дела в стране дошли до полнейшего абсурда, если лидеру партии, состоящей из восьмидесяти шести человек, приходится почти до половины первого ночи выступать в парламенте, чтобы защитить себя от гнуснейшей анонимной подделки, напечатанной в «Таймс».

– О чем еще говорили?

– В кругу моих людей? Должен заметить, что они не впали в полнейшее безрассудство, поверив в подобные бредни обо мне. А мы что, всю ночь простоим на пороге? Ты ждала меня, дорогая! Ты всегда ждешь меня, правда, милая?

Она крепко прижалась к нему и только потом втащила в дом.

– Ты, наверное, хочешь выпить чего-нибудь горячего? Сейчас я приготовлю чай.

– Нет, если не возражаешь, я сейчас же пойду спать. Я вымотан до предела. Но на этот раз опять пронесло. В конце концов все когда-нибудь проходит… если человеку хватает на это жизни.

На следующий день под заголовком «Парнеллизм и преступность» «Таймс» опубликовала еще одно отвратительное письмо:

9 января 1882 г.

Уважаемый И.

Чего, собственно, дожидаются эти парни? Бездействие непростительно! Наши лучшие люди за решеткой, и ничего не происходит.

Надо срочно положить конец нерешительности. Необходимы решительные действия. Вы взяли на себя обязательства задать жару старику Фостеру и его компании. Давайте докажем, что и мы обладаем реальной силой. Благодарю Вас за беспокойство о моем здоровье.

Искренне Ваш

Ч. С. Парнем

В письме содержался один штрих, пугающий своей достоверностью: это упоминание о здоровье Чарлза, с учетом того, что он страшно не любил, когда ему задавали вопросы на эту тему.

Но после семичасового сна Чарлз, как следует отдохнувший, пребывал в прекрасном расположении духа.

– Я всегда гордился своей грамотностью. И никогда не написал бы слово «нерешительность» с ошибкой.

– А кто подразумевается под инициалом «И»?

– Думаю, Иган. В то время он был казначеем Земельной лиги. Тут, очевидно, намекается, что между нами существовал этакий премиленький заговор. Но все равно никто этому не поверит, так к чему попусту волноваться?

– Но ведь публикация появилась в «Таймс», а здесь эта газета считается очень уважаемой.

– Насколько я понимаю, она больше не уважаемая газета, раз позволяет себя одурачивать. Да это же типичное очковтирательство! Но мы еще заставим этих мерзавцев принести публичные извинения!

Но до извинений было слишком далеко, поскольку сам премьер-министр, лорд Солзбури, поверил в эти письма. В Суонси он произнес речь, в которой заявил, что за всю историю британского правительства не было момента, когда бы человек, занимающий столь высокое положение, как мистер Гладстон, имел бы тесное общение с человеком, запятнавшим себя явными основаниями предположить, что он попустительствовал убийству. Мистер Чемберлен с откровенным удовольствием утверждал повсюду, что эти письма являют собой смертный приговор для Парнелла.