Праведник поневоле - Мэдлин Хантер Страница 77

Верджил внимательно следил за его рукой.

– А если кто-то решит убить тебя?

– Раз ни один из мужей до сих пор не вызвал меня на дуэль, то, полагаю, никогда уже не вызовет.

Наступила очередь стрелять Верджилу, и пуля, выпущенная им, попала точно в середину приколотой к стволу дерева бумажной мишени.

Данте одобрительно присвистнул.

– А вот ты, как я погляжу, упражнялся, и не раз.

– Все, что делаешь, нужно делать хорошо.

Данте рассмеялся:

– Согласен. Просто у нас с тобой разные предпочтения. – Он снова занял исходную позицию. Верджил окинул взглядом его небрежную позу: только благодаря провидению Данте до сих пор не пришлось воспользоваться своим умением.

Раздался выстрел. Данте отступил в сторону и протянул оружие брату; но тот, взяв его, остался неподвижен.

– Ты не перезарядил пистолет.

– Да. – Рука с пистолетом опустилась.

Данте с недоумением взглянул на брата.

– У тебя такой вид… Ну что на этот раз? Опять донимают мои кредиторы?

– Дело не в этом.

– Но что-то все-таки тебя гложет. Давай выкладывай. Ты предложил поехать пострелять, но не думаю, что два выстрела – достаточная причина, чтобы скакать в Хэмпстед.

Верджил положил пистолет в ящик.

– Мне нужно кое о чем спросить тебя. Ответь мне честно.

Данте вскинул голову и прикрыл глаза.

– Спрашивай.

– Я пытаюсь докопаться до истинных причин смерти Милтона. У меня на это ушел не один месяц. Я уверен, что его шантажировали.

– Шантажировали! Какие секреты могли быть у Милтона? В политике он придерживался крайних взглядов и не скрывал этого, но всем было известно, что на самом деле он не представлял никакой опасности.

– Политика ни при чем. Кажется, я нашел, в чем причина шантажа, но для полной картины не хватает одной детали. Ты можешь ее прояснить.

– Ты полагаешь, я замешан в этом? Это возмутительно с твоей стороны. Страшно подумать, что единственным человеком, которого мне придется вызвать на дуэль, окажешься ты, Верджил.

– Я не считаю, что твои действия были осознанными. Поверь, если бы можно было избежать этого разговора, я бы это сделал. И я очень долго избегал его.

– Тогда, может, и дальше не стоит вспоминать неприятности, брата ведь уже все равно не вернешь.

– Дело касается не только Милтона.

– Черт! – Данте нахмурился и бросил пистолет в ящик. – Что ты хочешь знать?

– Я расспросил слуг и узнал, что год назад ты привозил в Леклер-Хаус гостью – женщину с хорошими манерами. Кто она?

– Я ни с кем не собираюсь обсуждать своих женщин, даже с тобой.

– Что ж, похвально; однако на сей раз тебе придется это сделать. Кто-нибудь из женщин когда-либо оставался у тебя на ночь в этом доме?

На лице Данте отразилось негодование.

– Если и так, можешь быть уверен, что это была не американская девственница.

– Речь не о наших с тобой слабостях, Данте. Я хочу знать, имел ли кто-то, помимо членов нашей семьи, доступ в комнату Милтона и в кабинет до его смерти. Так ты оставался в лондонском доме с женщиной, когда он жил в Леклер-Парке?

– К чему ты клонишь? Хочешь сказать, что она…

– Что кто-то каким-то образом заполучил адресованные Милтону письма. Любовные письма. Эта женщина, назвавшись именем Пен, явилась к его корреспонденту, чтобы увериться в своих предположениях, а затем, раздобыв доказательства, шантажировала Милтона.

– Любовные письма? К Милтону? Да он жил как монах! А что касается женщин. Право, Вердж…

– Мы уже не мальчики, Данте, и не притворяйся, что тебе ничего не известно. Несмотря на осмотрительность Милтона и все предосторожности, я подозревал это. Думаю, и ты обо всем догадывался.

Данте пристально посмотрел на брата:

– Если ты о том, что я думаю, то…

– Ты знаешь, о чем я. Для Милтона трагедией стала сама жизнь в мире, где даже его близкие были бы вынуждены отречься от человека с такими наклонностями. Ему приходилось скрывать эту сторону своего существования даже от нас. Поэтому, по мере того как мы взрослели, он все больше отдалялся ото всех.

Данте, отвернувшись, уставился на прикрепленную к дереву мишень.

– Довольно, черт побери! Я не желаю более говорить об этом.

– Никто не желает. Мы скорее предпочтем, чтобы человек, которому грозят разоблачением, пустил себе пулю в лоб. Эта потеря – наш общий грех, потому что молчание и стыд были такими же орудиями убийства, как и пистолет Милтона, который он направил на себя. Людям, травившим его, это не сойдет с рук. А теперь скажи мне, кто она.

Данте удрученно покачал головой. Его лицо выражало попеременно гнев и изумление.

– Она сказала, что все это шутки ради, – ей было любопытно посмотреть старинный особняк, в котором она никогда не была. На моей памяти там и правда никогда не принимали гостей.

– Она осталась у тебя?

Данте, не выдержав, ухмыльнулся.

– Само собой.

– На всю ночь?

Он кивнул.

– Когда ты уснул, она, возможно, бодрствовала.

– Я не верю в это. Ты наверняка ошибаешься.

– Правда?

Данте потупился.

– Ее имя!

Вздохнув, Данте едва заметно качнул головой, в его глазах опять вспыхнула ярость.

– Если ты прав, то эта стерва использовала меня, чтобы погубить моего брата.

– Ты не знал об этом, так что не вини себя…

– Не надо! – взревел Данте. Он гневно вскинул руку, словно предостерегая Верджила. – Не надо! Молчи.

Рука Данте бессильно опустилась, гнев постепенно улегся. Болезненная гримаса исказила его лицо.

– Это была миссис Гастон.