Порода. The breed - Анна Михальская Страница 7

— Эх, доктор Сиверков, — тихо и с сожалением проговорил Валера. — Жалко мне тебя. Ебаквакнутся наши денежки. А я-то хорош, все человека из тебя хочу сделать. С такими ебаквакалками, как твой Докучаев, Анна, один разговор.

— Какой? — механически спросила я, представляя, как изобразила бы мелом на асфальте морфологию Валериной лексики и как понравилось бы это студентам (также и Докучаеву).

— Простой. Зря я, что ли, собак дрессирую? Давай, звони в издательство, узнавай, когда Докучаев завтра появится. Будем ловить. И пугать.

Позвонить мы предусмотрительно попросили знакомого, чей голос еще не “засветился” у докучаевских сотрудников. Шеф ожидался к двум. Договорились, что мы с Андреем встретимся у меня около часа и вместе подойдем к перекрестку улиц Десятилетия Октября и Усачевки. Именно там должен был проследовать Докучаев, из скупердяйства всегда добиравшийся до работы на метро. Именно там должен был в половине второго ждать нас Валера. Посвящать в детали своего плана он никого не стал.

Перед сном мне пришлось выпить валерьянки. Но ночь прошла, наступило и миновало утро. Предстояло идти “на дело”. Я достала черную шляпу с широкими полями, несколько уже траченную временем, и примерила перед зеркалом. Вид был подходящий. Пришел жизнерадостный, но несколько напряженный Андрей в своем традиционном биологическом костюме, и мы выступили в поход.

Когда автобус остановился у “Спортивной”, заслышался лай собак. Мы насторожились и поспешили к месту встречи.

Тополя на бульваре, что ведет от “Спортивной” к Лужникам по Усачевке, млели в дымке весенних испарений. Сквозь туман тающего снега прорисовывались силуэты четвероногих. Мы уже не шли, а бежали, когда увидели Валеру. Лай стоял оглушительный, и мы убедились, что все это не кошмарный сон, а просто занятие учебной группы Колледжа дрессировки Валерия Варлакова. К деревьям в шахматном порядке были привязаны собаки служебных пород — в основном ротвейлеры. Рядом с каждым животным находился хозяин, ожидавший указаний инструктора.

Валера не сказал нам ни слова, но мы и без этого поняли, что на этом занятии будет только один фигурант.

— Подготовить собак по кости, — распорядился Валера, обращаясь к хозяевам. У меня кровь застыла в жилах.

— Валера, так нельзя, — пролепетала я. — Он умрет. У него сердце слабое. Он уже в больнице лежал.

— Ничего, справится, — ответил Вурлаков. — Мы с ним поговорим только. Под мох убирать не будем.

Было пять минут третьего.

На обочине бульвара из тумана возник смутно знакомый силуэт. Это был Докучаев. Он воровато озирался, но все же продолжал свой путь к подворотне, ведущей во двор, где находился вход в институтское общежитие и издательство. Мы встали со скамейки и направились к нему.

— Здравствуй, Игорь, — произнес Валера громко, растягивая рот в широкую кривую улыбку. — Приятная встреча. И неожиданная. Как у нас, кстати, с авансом?

— Здрасьте, скоро будет, — ответствовал будущий фигурант, пытаясь боком просочиться к подворотне. Дорогу загородил Андрей.

— А я тут с группой занимаюсь, — заметил Валера светским тоном. — Собачки хорошие подобрались. Кусают лихо, захват хороший, мотивация сильная. С поводков иногда срываются. Прохожих берут. По месту. Ну, да это ничего. Сам знаешь: штраф с хозяина рублей сорок. Лечиться, правда, долго придется. А так все путем.

— Ладно, ребята, пошли, — сказал издатель. Мы вместе молча двинулись в подворотню: Докучаев в центре, по бокам Андрей с Валерой, я в черной шляпе сзади.

— Нал вынь из сейфа, — обратился мой бывший студент к бородатому парню мрачного вида. — Сколько есть.

На столе, замызганном вязким почтовым клеем, из пачек бумажных денег образовалась разноцветная гора. Я жалась в углу, Андрей с Валерой напряженно смотрели на стол.

— Берите, — сказал Докучаев и устало опустился на стул. — Отсчитайте сами — все, как договорились.

Ни мы с Андреем, ни даже практичный Валера не предусмотрели главного: деньги не в чем было унести. Вероятно, никто из нас в глубине души не верил, что нам кто-нибудь заплатит хоть копейку. Суммы аванса и гонорара, обозначенные в нелепом издательском договоре, составленном нами же, были несуразно велики. Тогда мы этого не понимали, а Докучаев, ставя под договором свою подпись, коварно намеревался не платить вообще ничего. Он просчитался.

Я вытащила из сумочки коричневый болоньевый мешок для овощей. В него помещалось два пакета картошки по три кило. Отсчитанную в соответствии с договором сумму едва удалось туда запихнуть. Мы вежливо поблагодарили Докучаева, пожелали успехов в его просветительской деятельности и торопливо удалились.

19 августа 1991 года Докучаев позвонил мне из издательства. Наша книга вышла в свет. Свет был не слишком гостеприимен. Собственно, света почти и не было в этот тоскливый и страшный день, так быстро погасший в дождливых сумерках. С утра еще что-то брезжило сквозь туман, потом наступила моросящая мгла. Под окном, грохоча бортовыми цепями, пронесся грузовик. В кузове были свалены бело-сине-красные флаги, а сидевшие там парни скандировали: “Ель-цин! Ель-цин! Ель-цин!”

Не успели стихнуть их крики, как позвонила Мэй из своего поместья. В сообщениях телевидения она поняла главное — что друг в беде. Английский обычай тут суров и прост. Какие-то они все средневековые — так думаю я теперь. Тогда, в сгустившихся сумерках, я подумала совсем иное.

Скоро все погрузилось во тьму — моя река, мост над ней, танки на мосту: