Выбираю любовь - Барбара Картленд Страница 7

Леди Брэндон вошла в библиотеку, неся в руках огромную коробку с листовками с очередными воззваниями. Со стуком опустив ее на стол, она сурово посмотрела на Виолу, сидевшую в дальнем углу комнаты.

Библиотека в доме сэра Ричарда была особым святилищем, где хранились любовно собранные им книги, которые никто не открывал после его смерти, кроме дочери.

Там же стояли массивные кожаные кресла, перевезенные из их прежнего дома на Онслоу-сквер. Они, так же как и другая мебель в этой комнате, напоминали Виоле то время, когда она была ребенком.

Обычно она заходила в библиотеку, чтобы побыть одной. Вот почему неожиданное вторжение мачехи в этот уютный уединенный уголок дома не доставило Виоле никакой радости.

— Я не понимаю, что происходит, — без предисловий начала леди Брэндон. — Кристабель Панкхерст была у дома Рейберна Лайла и не обнаружила никаких повреждений!

Виола промолчала, однако ее глаза с тревогой следили за мачехой.

— Единственное, что приходит мне в голову, — продолжала леди Брэндон, — так это то, что бомба была обнаружена еще до взрыва. Очевидно, ты плохо ее спрятала.

Виола снова ничего не сказала. Не дождавшись ответа, леди Брэндон негодующе воскликнула:

— Именно этого я и ожидала! Тебе ничего нельзя доверить — все испортишь… Более безмозглой девчонки я в своей жизни не встречала!

Она похлопала по стоявшей на столе коробке и деловито заявила:

— Вместо того, чтобы сидеть тут без толку и читать всякую ерунду, разложи-ка лучше эти воззвания в пачки по сто штук. И смотри, хоть здесь ничего не напутай!

Виола послушно подошла к столу.

— Нас обеих пригласили сегодня на домашний прием к маркизе Роухэмптонской, — продолжала леди Брэндон. — Я, разумеется, рассчитывала поехать одна… Но так даже лучше — если, по счастливому стечению обстоятельств, тебя арестуют прямо у нее в доме, это, безусловно, вызовет сенсацию!

— А по-моему, это вызовет только… неловкость, — несмело попыталась возразить Виола.

— Это я испытываю неловкость, видя, как ты допускаешь такие нелепые ошибки и не способна справиться с наипростейшим заданием, — отрезала леди Брэндон. — Уверена, что и у миссис Панкхерст твой энтузиазм вызывает большие сомнения!

— Тогда, может быть, мне лучше в дальнейшем не браться ни за что серьезное? — предложила Виола. — Я могла бы, например, помогать вам раскладывать воззвания или что-нибудь записывать…

Она даже не договорила — такое зловещее выражение появилось на лице мачехи.

— Я уже объясняла тебе, какой неоценимый вклад ты можешь внести в наше движение! Твой отец был известным человеком, и ты, его дочь, — это настоящая находка для нас!

— Мне кажется, нехорошо использовать папино имя в таких целях… тем более сейчас, когда его уже нет в живых… — рискнула возразить Виола.

Но мачеха ее даже не дослушала. Она уже выплыла из библиотеки, с шумом захлопнув за собой дверь.

Виола облегченно вздохнула.

Как ни странно, все обернулось даже лучше, чем она могла предположить.

Мачеха, судя по всему, и не подозревала, что девушка имеет какое-то отношение к тому, что бомба не взорвалась. Конечно, она, по обыкновению, разговаривала с ней грубо и откровенно презрительно, но, по мнению Виолы, вынести эти грубости было гораздо легче, чем ужас тюремного заключения.

Закончив работу, девушка начала мечтать о том, какой восхитительный вечер предстоит ей у маркизы Роухэмптонской.

Эта пожилая леди была другом ее отца и, наверное, единственной особой в Лондоне, на приемах у которой можно было встретить людей самого разного сорта, что придавало им особое очарование.

В просторных залах особняка маркизы художники, писатели, музыканты и даже театральные актеры мирно соседствовали со сливками лондонского общества.

Всю свою жизнь маркиза была, что называется, женщиной с характером, а высокое положение, которое она занимала, позволяло ей в большинстве случаев поступать так, как она сама того желала.

В кругу ее друзей числились даже король и королева.

Известно, что король Эдуард находил вечера, устраиваемые маркизой, весьма занимательными и с удовольствием общался на них с самыми разными людьми, чего никогда не позволял себе на других приемах, куда бывал приглашен.

Окончив сортировку воззваний, Виола вместе с мачехой наскоро поели, и девушка поднялась к себе в комнату, чтобы переодеться, незадолго до начала сезона ей было куплено несколько совершенно очаровательных платьев.

Почти все они были белыми. Считалось, что молодые девицы должны одеваться именно так: ведь белый цвет — это символ невинности. Лишь после замужества дамам разрешалось носить яркие наряды и драгоценности.

Платье, в которое с помощью горничной облачилась сейчас Виола, было украшено английской вышивкой — точно такой же, какая красовалась и на ее широкополой шляпке.

Поднимаясь вслед за мачехой по широкой мраморной лестнице особняка маркизы Роухэмптонской, Виола выглядела весьма привлекательно — свежая, цветущая юная девушка.

Из просторных залов, где собрались гости, доносился приглушенный шум голосов. Тонкий запах оранжерейных цветов, украшавших гостиные, смешивался с пряным экзотическим ароматом французских духов, которыми — по моде того времени — были щедро надушены присутствующие дамы.

— Рада видеть вас, леди Брэндон! — вежливо, но довольно холодно произнесла маркиза.

Когда же хозяйка дома протянула руку Виоле, в ее голосе зазвучала неподдельная теплота:

— Дитя мое, как мило, что ты пришла! Жаль только, что твоего отца нет с нами…

— Мне тоже жаль, — с грустью откликнулась Виола.

— Мне надо поговорить с тобой — потом, — быстро произнесла маркиза и обернулась к следующему гостю, имя и титул которого громогласно объявил дворецкий.