Месть королевы - Виктория Холт Страница 7

Но пока что прошло еще немного дней с начала нового царствования, скандал не успел разгореться, и популярность молодого монарха почти не была поколеблена.

Однако несколькими днями позже, после того как Пирс Гавестон спешно обручился с Маргарет де Клер, напряжение стало заметно нарастать. Все бароны, как один, были возмущены этим браком, однако король не стал считаться с их мнением и поступил по-своему. Единственным утешением для благородных лордов была мысль о том, что теперь, после женитьбы Гавестона, прекратится его порочная, судя по достоверным слухам, связь с королем.

Юная Маргарет, совсем еще ребенок, была в восторге от своего нареченного – такой красивый, такой изящный! – а потому не возражала стать его женой. Но он так мало проводил с ней времени, что она едва ли могла почувствовать какую-либо перемену в жизни…

Перро лежал, вытянувшись, на королевской постели, Эдуард смотрел на него с нескрываемым восхищением. Как он хорош, как грациозен – словно кошка, и в то же время полон достоинства, свойственного лишь королям, но не всегда, увы, самими королями проявляемого.

Гавестон тоже был вполне доволен собой. Он быстро становился самым значительным лицом в королевстве, потому что все, что бы ни задумал сделать, совпадало с волей монарха.

Сейчас они беседовали об Уолтере Ленгтоне, которого оба считали своим старым недоброжелателем.

– Как ни странно, – говорил Гавестон, – этот наш старинный враг до сих пор ходит в королевских казначеях.

– Недолго, недолго ему осталось, мой Перро.

– И все же, мне кажется, он задержался. Моим твердым убеждением является, и надеюсь, мой дорогой господин разделяет эту мысль, что те, кто выказывают себя хорошими друзьями по отношению к нам… к тебе, мой милый мальчик… должны быть вознаграждены. Те же, кто проявил себя враждебно, обязаны понять, что в их судьбе наступают перемены к худшему.

– Я подумаю о Ленгтоне, – сказал Эдуард, не сводя глаз с говорившего.

– Давай решим дело сейчас и не будем больше о нем думать. Пускай мысли о нем не засоряют нам головы.

– Прогони его, – сказал Эдуард. – Я согласен.

– Превосходно. Так я и сделаю…

Они со смехом стали вспоминать прежние свои стычки с Ленгстоном, когда тот пользовался большим доверием у старого короля.

– Помнишь, как мы охотились на его землях? – спросил Гавестон.

Эдуард не забыл. Тогда он подвергся выговору и унижению, и все это в присутствии отца, который был целиком на стороне своего казначея, коего сам определил на эту должность, будучи высокого мнения о его достоинствах и способностях. Старый король прислушивался к его советам и часто говорил, каким хорошим помощником в делах государства был Уолтер Ленгтон, епископ Ковентри и Личфилда.

Сейчас, по подсказке Гавестона, молодой Эдуард должен был сделать этого человека одним из первых козлов отпущения. Гавестон напомнил своему другу и о том, как Ленгтон в роли казначея осмеливался проверять расходы королевского сына, как жаловался отцу на его непомерные траты – словом, обращался с ним, будто с провинившимся учеником, и король всегда был на стороне своего любимца – казначея, этого лицемера, для кого составляло особое удовольствие испортить настроение наследнику престола и его лучшим друзьям.

Гавестон также сказал Эдуарду, что следует приблизить Рейнолдса, «другого Уолтера», который может быть весьма полезен – тоже как Хранитель, но не казны, а гардероба короля. Ведь Уолтер Рейнолдс незаменим как устроитель представлений и маскарадов, а также по выдумкам в части костюмов и декораций…

Снова мысли Эдуарда вернулись к тому случаю, когда Ленгтон осмелился оскорбить его, застав на своем поле… Нет, это произошло уже в лесу, где они с Гавестоном преследовали оленя.

Все у них шло тогда удачно, они почти загнали шикарного самца, когда вдруг появились лесничие Ленгтона и окружили охотников. Несмотря на протесты Эдуарда и его слова о том, что он принц Уэльский, наследник престола, им испортили охоту и заставили ехать к замку, где они предстали перед его владельцем, словно обыкновенные смертные.

Даже увидев, кто стоит возле него, Ленгтон не выказал должного почтения.

– Как посмели вы вторгнуться в мои владения и гнаться за моей дичью? – спросил он.

На что Эдуард надменно ответил, что эти земли их теперешний владелец получил от его отца, и добавил, что, являясь наследником, имеет полное право охотиться на них, когда того пожелает.

Гавестон поддержал тогда его слова, и это придало юному Эдуарду новые силы в поединке со старым епископом. Но тот не думал сдаваться.

– Вы еще не вступили в права, данные вашему отцу, – вскричал он, – и я молю Бога, чтобы этого подольше не произошло! Будем надеяться, к тому времени, когда такое случится – боюсь, это станет трагедией для Англии, – но будем надеяться, что к тому времени вы поумнеете и многому научитесь.

Подобных речей Эдуард стерпеть не мог и ответил потоком таких ругательств, обращенных не к кому-нибудь, а к служителю церкви, что Гавестон просто корчился от смеха.

– Вот что я скажу вам, – начал епископ, когда обрел наконец возможность вставить слово, – ваш отец-король не станет терпеть ваши выходки, и я…

Гавестон так уморительно, с помощью гримас и жестов, передразнивал говорившего, что Эдуард, в свою очередь, зашелся от хохота. Епископ побледнел и сказал:

– Обо всем будет известно королю.

– Сколько угодно! – крикнул осмелевший Эдуард. – А я расскажу о вашем наглом поведении в отношении его сына…

Король-отец, услыхав жалобу епископа, пришел в бешенство. Он призвал Эдуарда и сделал ему внушение таким голосом, раскаты которого были слышны по всему дворцу. Король был целиком и полностью на стороне Ленгтона.

– Как ты посмел вторгаться в чужое владение?! – гремел он. – Как посмел охотиться на его дичь?! Это оскорбление, которое заслуживает сурового наказания.

– Но, отец… Разве король не может охотиться где пожелает? – пытался возразить Эдуард.

– Пока еще ты не король. И, боюсь, тебя следует опасаться в качестве такового. Ты должен изменить свои взгляды и привычки, или, клянусь Богом, я заставлю тебя это сделать! Что же касается твоих дурных друзей и советчиков…

Последние слова больше всего напугали Эдуарда. Только бы отец ничего не предпринял в отношении Гавестона!

Изобразив смирение, он уже молча, без всяких возражений, слушал отца, и, когда ему было сказано, что его отлучают на время от дворца, он с покорным наклоном головы принял это наказание. Конечно, оно было малоприятным, но хуже – если бы отец обрушился еще на Гавестона и разлучил их друг с другом.

Когда за несколько месяцев до своей смерти отец все-таки отправил Гавестона во Францию, Эдуард вспомнил, с чего все началось – с жалобы этого паршивого епископа.