Дворец иллюзий - Читра Банерджи Дивакаруни Страница 7

Сейчас, не желая больше ссориться с учителем, я сказала извиняющимся тоном:

— Прошу прощения, уважаемый учитель. Я обещаю больше не мешать вам.

Учитель не отрываясь смотрел в пол.

— Великий принц, напомните, пожалуйста, вашей сестре, что на прошлой неделе она уже обещала то же самое.

Дхри постарался сдержать улыбку:

— О ученейший, простите ее. Как вы знаете, все женщины обладают короткой памятью. К тому же она еще и импульсивна. Может быть, вы объясните ей, как должна вести себя представительница касты кшатриев?

Учитель покачал головой.

— Это не моя область знаний, ибо не годится давшему обет безбрачия слишком много думать о том, что связано с женщинами, которые для нас — дорога к гибели. Было бы лучше, если бы принцесса училась всему, что ей полагается знать, у той огромной грозной дамы, ее няньки, которая, надо надеяться, воспитала бы ее лучше, чем я. Я посоветую вашему отцу придерживаться обучения, более подходящего для нее.

Я была обескуражена таким поворотом событий. Нет сомнений, что мой отец, ссылаясь на жалобы учителя, вновь попытается отговорить меня от посещения уроков. Теперь мы столько времени потратим на споры — вернее, он будет на меня кричать, а я буду вынуждена слушать. Или еще хуже: он просто прикажет мне прекратить занятия, и я буду вынуждена повиноваться.

Вдобавок меня возмутило заявление учителя о том, что женщины — корень всего мирового зла. Может быть, поэтому, когда он собрал пальмовые листья со своими рукописями и встал, чтобы уходить, я откинула занавеску и, кланяясь, одарила его сияющей улыбкой. Эффект превзошел мои ожидания. Он подпрыгнул будто ужаленный, рукописи посыпались у него из рук. Мне пришлось закрыть лицо краем сари, чтобы скрыть свой смех, хотя я знала, что потом у меня будут неприятности. Но внутри на меня нахлынула радость от осознания своей силы, которой я в себе даже не знала.

Дхри укоризненно посмотрел на меня, помогая учителю собрать все с пола. Позже он сказал мне:

— Что, обязательно надо было так сделать?

— Но с ним очень трудно. И всё, в чем он обвиняет женщин, — ты же знаешь, что это неправда!

Я ожидала, что брат согласится со мной, но вместо этого он многозначительно на меня посмотрел. Я испугалась, поняв, что он изменился.

— Кроме того, я же просто ему улыбнулась, — продолжила я, но уже с меньшей уверенностью.

— Твоя проблема в том, что ты слишком красива, больше, чем надо. Рано или поздно у тебя из-за этого будет много несчастий с мужчинами, если ты не будешь осторожна. Неудивительно, что отец беспокоится о том, что с тобой делать.

Я была удивлена — во-первых, той новостью, что мой отец вообще обо мне думает, во-вторых, этим комплиментом от моего брата, пусть и сомнительным. Дхри никогда не говорил о моей внешности и не спрашивал о своей. Он считал, что такие бесполезные разговоры делают людей пустыми. Был ли это еще один признак перемены?

Но я просто сказала:

— Как так получилось, что отец никогда не беспокоится о тебе? Может, потому, что ты такой некрасивый?

Брат отказался отвечать на мой вызов.

— Мальчики — не то же, что девочки, — терпеливо и флегматично сказал он.

— С каких это пор ты так думаешь?

В отместку мне учитель сказал брату за дверью в коридоре, где я не могла их услышать:

— Принц, я вспомнил об одном правиле поведения, которое вы можете передать вашей сестре: высшая цель в жизни для женщины-кшатрия — давать поддержку воину: своему отцу, брату, мужу, сыну. Если они отправятся на войну, она должна быть счастлива, что теперь у них есть возможность исполнить свой героический долг. А вместо того, чтобы молиться о том, чтобы они вернулись невредимыми, она должна молиться, чтобы они погибли, доблестно сражаясь.

— И кто это сказал, что высшая цель женщины — поддерживать мужчину? — взорвалась я, как только мы остались одни. — Держу пари, что мужчина! Но лично я планирую заниматься в жизни другими вещами.

Дхри улыбнулся, но не вполне искренно:

— В чем-то учитель прав. Когда я отправлюсь на последнюю битву, я бы хотел, чтобы ты молилась о моей достойной смерти на поле боя.

Это слово коснулось меня, словно ледяной палец: не если, а когда. С каким холодным спокойствием мой брат говорил об этом! Прежде чем я успела возразить, он вышел из комнаты.

Я подумала о муже и сыновьях, которые, как все полагали, когда-нибудь у меня будут. Мужа я не могла себе вообразить, но своих сыновей я представляла, как миниатюрные копии Дхри, с такими же прямыми, серьезными бровями. Я обещала себе, что никогда не буду молиться об их смерти. Вместо этого я бы научила их, как остаться в живых. И зачем вообще нужны эти битвы? Есть ведь и иные пути прославиться, даже для мужчин. Я бы посоветовала им поискать что-нибудь другое.

Я бы и Дхри хотела научить этому, но боюсь, что было слишком поздно. Он уже начал думать, как все мужчины вокруг него, безоговорочно принимая жизненный уклад королевского двора. А я? Каждый день я все меньше и меньше думала о том, о чем думали все женщины во дворце. Каждый день все дальше я уходила от них в сумрачное одиночество.

У Дхри были и другие занятия, на которые я с ним не ходила. По утрам он учился владеть мечом, копьем и дубинкой у командующего армией Панчаала. Его учили бороться, ездить верхом на лошадях и слонах, управлять колесницей на случай, если возничий будет убит во время битвы. У нишада ^[3], который был у моего отца главным охотником, Дхри учился стрельбе из лука и жизни в лесу: как выживать без еды и воды, как различать следы разных животных. Днем он сидел в суде и наблюдал, как мой отец вершит справедливость. По вечерам — ибо царь должен знать, как использовать свой досуг надлежащим образом — он играл в кости с другими молодыми вельможами, или посещал перепелиные бои, или катался на лодке. Он ходил в дома к куртизанкам, где наслаждался выпивкой, музыкой, танцами и другими удовольствиями. Мы никогда не говорили с ним об этих визитах, хотя иногда я наблюдала за ним, когда он возвращался домой поздно ночью, с губами, красными от алактаки, и цветочной гирляндой на шее. Я часто пыталась представить себе женщину, которая надела ее на брата. Но сколько бы суры ^[4] Дхри ни выпил и сколько бы волокон лотоса ни съел, он всегда вставал до рассвета. Из своего окна я видела, как он бреется и умывается холодной водой, которую он сам приносил из бочки во дворе, несмотря на все увещевания Дхаи-ма. Я слышала, как он возносит молитвы солнцу: кланяюсь тебе, о великий сын Кашьяпы, яркий, как гибискус, светило светил, истребитель болезни и греха. И потом из Ману-Самхита ^[5]: тот, кто не может победить самого себя — как этот царь победит врагов?