Уравнение со всеми известными - Наталья Нестерова Страница 7

— Да, понимаю, — кивнула Вера. — Я однажды, еще студенткой, должна была переводить беседу с делегацией из Конго. Совершенно растерялась. Ни слова не пойму. Они утверждают, будто говорят по-английски, а я даже предлогов и местоимений не могу уловить. Для меня что их английский, что суахили — равнозначно. Но как вы сделали доклад?

— Если бы я вышел на кафедру, то повеселил бы мировую научную общественность изрядно. Поэтому слукавил, сказался больным фарингитом, шипел два дня, и доклад мой зачитывал коллега из Штатов.

Он не стал добавлять, что после доклада его избрали членом-корреспондентом Венского общества психоаналитиков. Но рассказал, как на заключительном банкете после нескольких фужеров шампанского забыл о своем “недуге” и заговорил в полный голос. Только ленивый не поставил тогда ему, симулянту, диагноз потери голоса по эмоциональным причинам.

Костя решил, что Вера улыбкой реагирует на его историю, но она улыбалась забавному совпадению, которое пришло ей в голову. Она тоже не любит лукавить, а если приходится быть неискренней, то лучший способ избавиться от груза вранья — иронично пересказать кому-нибудь, как тебе пришлось изворачиваться и обманывать людей. Она хотела поделиться этой мыслью со спутником, но потом передумала — неделикатно говорить с малознакомым человеком о его уловках. Вера заговорила о другом.

— Я тоже подрабатываю переводами, — сказала она.

— Подрабатываете? — удивился Костя. — Мне всегда казалось, что материальное благополучие семей дипломатов так же выдается на общем фоне, как здание МИДа среди прочих строений на Смоленке.

— Вы говорите о прежних временах. Сейчас зарплата у чиновников МИДа нисколько не выше, чем у инженеров или врачей. Поэтому многие уходят из министерства в частные фирмы и совместные предприятия. За последние годы более двухсот дипломатов перешли на другую работу. Сейчас и выпускников МГИМО не очень привлекает дипломатическое поприще. Конечно, есть командировки. Они — суть ожидания и пережидания здесь, в Москве. Но и во многих странах зарплаты не повышались по десятку лет, хотя цены растут всюду. За границей можно копить деньги, экономить на каждом шагу, а можно пользоваться шансом жить по-человечески, ходить в рестораны и спортивные клубы, путешествовать. Мы с мужем оба транжиры. Собственно, у нас была только одна командировка в Перу, и после нее мы не больно разбогатели.

У входа в метро старушка торговала ландышами. Вера бросила быстрый взгляд на корзину и отвела глаза. Хотела бы купить, понял Костя, но в его присутствии не решается. Боится оскорбить его мужское самолюбие. Значит, рассматривает его не только как врача.

Он взял Веру за локоть и подвел к торговке цветами.

— Уж больно худенькие у вас букетики, соедините штук пять вместе, — попросил он.

— Это, право, лишнее, — запротестовала Вера.

— Вера Николаевна, от нашего с вами общения я получил гораздо больше человеческого удовольствия, чем вы от меня пользы как от врача. Поэтому не сопротивляйтесь, дайте эскулапу реабилитироваться. Любите ландыши?

— Очень. Три года их не видела. Не растут в Латинской Америке.

Спускаясь по эскалатору, они услышали объявление: “По техническим причинам поезда следуют с увеличенными интервалами. Пользуйтесь наземным транспортом”.

С лестничной высоты вестибюль станции напоминал груду рассыпавшихся шевелящихся арбузов. Вера и Костя позволили людскому потоку отнести себя к колонне. Костя вписал Веру на свободные полквадратных метра, а сам постарался стать так, чтобы его спутницу не толкали.

— Вот почему в троллейбусах было столько народу, — сказала Вера.

— Придется подождать. Протиснуться сквозь толпу к краю платформы может заставить только крайняя спешка или профессия карманника.

Вера опустила лицо в букетики цветов. Костя видел прямой и чистый пробор в ее русых волосах, вдыхал запах ландышей, смешанный с запахом ее духов.

Существовала некая линия французских духов — Костя не знал названия — со сладким ароматом, который у него почему-то вызывал ассоциацию с борделем. Уж больно томным и призывным был запах.

Вера пользовалась другими духами — свежими и немного остренькими. Сливаясь с ландышами, они создавали ощущение весеннего букета.

Духота. У нее на лбу мелкими точками выступил пот.

— Давайте-ка снимем вашу конструкцию пальто, — предложил Костя. — Потому что, если вы упадете в обморок, я не сумею оказать квалифицированную врачебную помощь.

— Я не падаю в обмороки, но мне в самом деле очень жарко: пончо из чистой шерсти и греет как перина.

Маневрирование на ограниченной площади — задача не из простых. Костя держал в одной руке свой портфель, сумочку Веры Николаевны и цветы, а другой помогал ей снять пончо. Вера на секунду коснулась его торса и бедра.

Ответом была здоровая реакция гимназиста в период гиперсексуальности.

— Эй, — почти ровно произнес Костя, — нечего прижиматься. Надо беречь завоеванную территорию.

Глаза могут выдать. Смотреть поверх ее головы. Отвернуться. Легкую красноту можно списать на духоту и жару в вестибюле.

— Сами не прижимайтесь, — задорно парировала Вера. — Вас тут не стояло.

Они рассмеялись.

— Константин Владимирович, уж коль вы мне сейчас так близки, просто ближе никто не находится, — улыбалась не подозревавшая о его переживаниях Вера, — позвольте обратиться к вам с нескромной просьбой?

— Попробуйте, но свой портфель с вашей ноги я могу убрать только себе на голову. — Он ответил на ее улыбку и постарался расслабиться.

— Если моя просьба по каким-либо причинам покажется вам неприемлемой, забудем о ней тут же, хорошо?

Костя кивнул и с интересом приготовился слушать.

— Я все время думаю над вашим предложением Анне Рудольфовне подлечиться в геронтологическом отделении. Если я или Сергей, мой муж, заикнемся об этом, реакция будет однозначно негативной. Но если бы вы нашли возможность приехать к нам вместе с Игорем Петровичем, завести разговор о клинике, то, может быть, Анна Рудольфовна заинтересуется…

С его лица сползла благодушная гримаса, и вместо нее появилось выражение, какое бывает у человека, выслушивающего неловкости.

— Давайте забудем об этом, — быстро сказала Вера. — Извините меня за бестактность.

Костя мысленно обозвал себя идиотом. Какое соблазнительное предложение он предполагал услышать? Как объяснить этой милой женщине, что он считает для себя неприемлемой бытовую дружбу с пациентами?

Он постарался отказать как можно вежливее и деликатнее.