Разбитое сердце июля - Елена Арсеньева Страница 7

– Что слышали! – злорадно ответиларегистраторша-администраторша.

Ага, вот какая загадка крылась в выражении ееглаз, которое мельком отметила Алена: дамочка откровенно злорадствовалавозможности осадить заносчивую клиентку. Интересно, с чего бы это? Чем Алена ейтак не угодила с первого взгляда, что ее приняли в такие штыки?

А впрочем, пора привыкнуть, что тебя принимаетв штыки подавляющее большинство встречных-поперечных женщин, а также немалоеколичество мужчин. За высокомерно задранный нос прежде всего. Только что с нимделать, если он такой уж уродился?! Он задран физически, а не морально. Хотя иморально тоже, конечно. Но сейчас речь, ей-богу, не о ее носе. Есть вопросыповажнее.

Ничего себе сообщеньице: «Вы не захотите житьв номере, где только что умер человек»!

Предполагалось, конечно, что при такомизвестии всякая нормальная женщина забудет о своих гонористых претензиях,упадет в обморок и со всех ног бросится в двухместный номер, где ее уже ждетинтеллигентная сожительница. То есть бросится не сразу, а после того, какочнется от обморока, конечно.

Но такое могло случиться только с нормальнойженщиной, к числу коих относится, наверное, и сама румяная дама с начесом.Однако Алена, на свою вечную беду, к этому типу не принадлежала. Она вообщебыла не женщина, а писательница, к тому же детективщица, а потому тольковскинула свои и без того изломанные домиком брови (надо сказать, что родиласьона с бровями вполне нормальными, довольно-таки прямыми, но с течением лет ониприняли такую форму от частого и, что греха таить, высокомерного ихвскидывания) и холодно спросила:

– Что, он прямо в номере и умер?

Свекольная дама посмотрела в Аленины глаза ивдруг отвела свои со странным, как бы даже вороватым выражением, и приоткрыларот, и сделала едва уловимое движение головой сверху вниз… но ничего не сказалаи движения этого не закончила, потому что не успела: послышались тяжелые шаги ивозмущенный мужской голос:

– Ну что ты, Галина Ивановна, девушкупугаешь? Не беспокойтесь, девушка, этот человек просто жил у нас, а умер он нев своем номере, а в медпункте. В парилке ему плохо стало, отвели его вмедпункт, а там он взял да и умер от сердечной недостаточности. Было это тридня назад. Конечно, если сердце не в порядке, в парной делать нечего, это ведькто угодно скажет, она железного здоровья требует. Я в былые времена сам ееочень жаловал, а вот как застариковал, стал беречься…

Во время этой тирады Алена успела обернуться итеперь с неподдельным интересом озирала (сверху вниз, конечно, однако не попричине упомянутого высокомерия, а потому, что ростом – сущая верстаколоменская) невысокого, довольно полного человека лет шестидесяти в алой, какзнаменитые книжные паруса, рубашке с короткими рукавами, в белых брюках иярко-желтых сандалетах, надетых на черные носки. Не только в этом немыслимомсочетании, но и во всей коротенькой, плотной фигуре, во всей толстощекой,загорелой, тщательно выбритой физиономии, в сочетании с абсолютно лысойголовой, напоминавшей о бильярдном шаре, было что-то непередаваемо одесское. Нето чтобы Алена так уж хорошо знала одесситов, она и в Одессе-то была всего одинраз в жизни, да и то еще давно, при советской, так сказать, власти, нопочему-то именно классически веселые одесситы с какой-нибудь там Дерибасовскойили Маразлиевской улицы, а то и, условно говоря, с Малого Фонтана пришли ей наум при взгляде на появившегося в халате толстячка-бодрячка. А еще он очень напоминалКолобка – того самого, сказочного, который и от дедушки ушел, и от бабушкиушел, и от всех прочих, наверное, он в том числе и от лисы как-то умудрилсяслинять, и долго-долго еще катался по лесным тропинкам, а в конце концовзакатился в пансионат «Юбилейный»… Конечно, это был уже пожилой, битый жизньюКолобок, однако сказать о себе – застариковал, мол, я – он мог только по тем жепричинам, по каким юная красавица бормочет, разглядывая в зеркале своюзаспанную лилейную мордашку: «Ах, как ужасно я сегодня выгляжу!», то есть изсоображений чистого кокетства. На самом-то деле такие «колобки» до последнегодня жизни щиплют за попки красоток, а иногда даже отваживаются на постельныеподвиги, которые и становятся для них последними. Как ни странно, статистика гласит:именно низкорослые, полные, лысоватые мужчины, а вовсе не волосатые,широкоплечие атлеты опровергают строку из известной песенки: «В сраженьях нам,не на постели, расстаться с жизнью, нам расстаться суждено…» С другой стороны,ничего в том нет удивительного: неумеренное питие, неумеренное же едение, атакже прочие приятности не способствуют, нет, не способствуют укреплениюздоровья… Однако стоявший перед Аленой Колобок был вполне еще жив, весьма бодри очень весело скалил в улыбке, может статься, и вставные, но белоснежные и навид молодые зубы:

– Здравствуйте! Госпожа Ярушкина, как японимаю? Очень раз вас видеть.

Вообще-то, настоящую фамилию свою Аленатерпеть не могла, что было связано с памятью о бросившем ее муже, горькой,унизительной памятью, и, как правило, настроение у нее портилось при одномтолько звуке этой фамилии. Однако сейчас даже мигом промелькнувшее и подленькоужалившее воспоминание о господине Ярушкине не смогло стереть ответной улыбки сее лица:

– Здравствуйте, да, это я.

– А я директор «Юбилейного», Юматов мояфамилия.

И он выжидающе посмотрел на Алену.

– Вы не родственник знаменитомуактеру? – немедленно отреагировала та.

Судя по всему, отреагировала так, как нужно:Колобок просиял и сообщил, что нет, Георгию Юматову, игравшему в фильме«Офицеры», он не родственник. Но ведь приятно носить такую известную фамилию,правда, даже если зовут тебя не Георгий, а Михаил Андреевич? Да, солгала Алена,конечно, приятно. Это была ложь во спасение: Колобок снова засиял лысиной,улыбкой и белыми зубами.

– Так что все в порядке с вашим люксом.Получите у Галины Ивановны ключи и идите себе в свой коттедж. Я вас провожу,вещички с удовольствием поднесу, – предложил колобок, так нетерпеливопереминаясь с одной коротенькой ножки на другую, словно продолжал бежать подорожке от бабушки, от дедушки и прочей компании.

– Да что вы, – испугалась Алена,которая больше всего на свете боялась кого-нибудь как-нибудь обременить своейперсоной и отчасти именно поэтому жила одна, – я справлюсь, у меня, каквидите, чемодан на колесиках, сам едет, а сумка и не весит ничего.