Отрава для сердец - Елена Арсеньева Страница 7

Он лукаво посмотрел в мертвое Анисьино лицо и выскочил втесный коридорчик, пытаясь вспомнить расположение комнат. На втором этажетолько горница, да крестовая комната (что-то вроде домашней молельни), да светелки-спальни:Анисьина, Михайлова (теперь пустая) – и еще одна. Дочери Анисьиной! Дочь-то инадо Марко!

Ему и потом, много лет спустя, было стыдно той первой мысли,пришедшей в голову, когда он увидел худенькое тельце, свернувшееся клубочком впуховиках. Но нет, он ненавидел эту девчонку от всей души, но не хотел ей зла:он хотел мести, а потому, сорвав ее с постели, потащил было в соседнюю комнату,где еще витала душа изменницы Анисьи, чтобы увидела та, как закричит, забьетсядевочка на трупе, как зайдется в корчах ужаса… Но вопль ужаса, раздавшийся застеной, пригвоздил Марко к месту.

– Спасите, люди добрые! Спасите, кто в бога верует!

О дьявол… Это голос служанки, Анисьиной служанки! Какая злаясила принесла ее в полночь – за полночь в опочивальню госпожи?! Она весь домсвоим воплем переполошила! Сейчас затопают по коридорам, ворвутся, схватят…

Не выпуская девочки, которую он держал под мышкой, локтемзажимая ей рот, Марко подскочил к двери, опустил засов. А теперь? А дальше что?Перед мысленным взором с невероятной быстротой промелькнула виденная месяц илидва назад казнь убийцы. Тоже мужик хаживал к полюбовнице, чужой бабе, да иприбил ее, когда она отказалась с ним встречаться и впредь. Все точь-в-точь каку Марко, и, надо полагать, кара его настигнет точь-в-точь такая же: посадятего, связанного, на тачку и, пощипывая железными клещами, повезут до Поганойлужи. А там отрубят руки, после чего четвертуют, и четыре части тела будутразвешаны в четырех разных местах Москвы, руки же, учинившие убийство,пригвоздят к стене ближней церкви…

Не бывать этому!

Ринулся к окну, рванул створки. Посыпались слюдяные вставки,расписанные разноцветно травами, листьями, сказочными чудовищами. Маркоусмехнулся с презрением, вполне понятным для жителя города, где стекло былокрасивой обиходной игрушкою. Мечтал подарить Анисье настоящие венецианскиестекла для ее светлицы… И мысль о мести вдруг снова овладела всем егосуществом, заставив даже позабыть о страхе.

Что-то толклось, реяло, мешалось в голове, какие-то замыслыклубились, точно грозовые тучи, но ежели б кто-то всеведущий взял на себя трудпроникнуть в эту сумятицу и разложить все по полочкам, он добрался бы до имениГвидо. Гвидо – так звали младшего брата Марко Орландини, единственногочеловека, которого тот любил, – пока в один черный день Анисья не перешла дорогуэтой братской любви. Гвидо недавно исполнилось десять лет, и вот уже два года,как он жил в Риме, в монастыре Святого Франциска, куда отдали его по обетуотца, в благодарность за чудесное выздоровление старшего Орландини от чумы.Отец уже и тогда был глубоким стариком, так что выздоровел он и впрямь чудом.Потом, после смерти отца, и Марко частенько посещала святотатственная мысль: ане слишком ли большая цена за год – всего-то! – жизни дряхлого старца? Гвидо неприжился в монастыре, но уже в свои десять лет принимал свершившееся какнеизбежность и, кажется, готов был терпеть эту каждодневную, незаслуженную карудо смерти. Да, жизнь монастырская для существа юного – адская мука на земле, ивот этой самой муке Марко и намеревался подвергнуть дочь Анисьи, наказав черезнее мать-изменницу.

Православную – в католический монастырь! Славная, поистинедьявольская шутка…

Но девчонка как-то слишком уж безропотно обвисала под еголоктем, и он испугался – не придушил ли ненароком? Нет, это было бы слишкомлегко, слишком просто, да и не нужно, это нельзя было допустить, и Марковстряхнул ее, заглянул в лицо. Слава пресвятой мадонне, жива еще, но едва дышитот страха: светлые серо-голубые глаза обесцветились, залитые слезами, в которыхотражается-перемигивается огонек лампадки да лунный неживой свет.

– Молчи, не то убью, – прошипел Марко, с трудом подбираяслова. Он знал по-русски лишь самые простые обиходные и деловые выражения,необходимые ему в торговле, да еще уйму разных нежных, ласковых, потайныхсловечек… Злу, угрозе просто не было места в его лексиконе! Однако девчонкапоняла: слабо мигнула, тяжелые слезы покатились по щекам, но она даже неосмелилась вытереть их.

Такое послушание порадовало Марко. Он так же грозно велел ейодеться потеплее, и за ту минуту, пока девчонка торопливо натягивала на себякакое-то тряпье, схватил резной сундучок, похожий на большой печатный пряник:Анисья рассказывала, что, когда родилась дочь, она сделала ей особый сундучок,куда откладывала кое-что на приданое. Ценности – это было хоть какое-товоздаяние за мучения, которые он претерпел от Анисьи. Жаль, конечно, что уженельзя добраться до опочивальни Михайлы, заглянуть в его сундуки. Тут же Марковспомнил, что брат Анисьи, уезжая, почти все свои капиталы отдал на сохранениев монастырь – так называемой поклажею, – а что осталось, взял с собою напокупку мехов. Венецианец зло скрипнул зубами: не могла, что ли, Анисьяслюбиться с этим распроклятым ключником еще до отъезда брата, коли так уж былосуждено?! Тогда хоть деньги Марко оставались бы при нем! А что, вполне можетбыть, что эти двое свалялись в первую же ночь, когда Ванька переступил порогМихайлина дома: достаточно вспомнить, как они смотрели друг на друга там, нальду, среди окровавленного мяса!

Марко едва не взвыл от нового удара ревности в сердце, итолько мысль о том, что теперь Анисья с Ванькою сами сделались не чем иным, какокровавленным мясом, принесла небольшое облегчение и просветление мыслям. Топотна лестницах делался, однако, все громче: вот-вот кто-нибудь сообщит, чтоубийца еще в доме, и прислуга начнет ломиться подряд во все двери. Нет, надоследовать той воинской повадке русских, о которой Марко знал по слухам: все,что они ни делают, нападают ли на врага или бегут от него, совершается внезапнои быстро, – и решил поступить совершенно так же. Но куда броситься?

По бревенчатым стенам со второго этажа он спустился бы и сзакрытыми глазами… Но теперь на одной руке он тащил девчонку, а другой цеплялсяза примороженные бревна.

Луна посеребрила сугробы, и все вокруг, чудилось, звенело отстужи, но венецианец и в тонком камзоле не чувствовал холода. А когда ступил наземлю, обдало настоящим жаром. Вспомнил – его короткий легкий полушубокостался, брошенный, валяться на полу Анисьиной опочивальни.

Ну, теперь уж точно надо бежать из Москвы, и поскорее!Непременно, когда обнаружат полушубок, вспомнят, кому он принадлежал. Тут уж неотговоришься, не оправдаешься – в момент вздернут на дыбу, потащат на правеж…