Последний танец вдвоем - Джудит Крэнц Страница 7

Анри с торжествующим видом протянул ему бокал, и Сэм чокнулся с помощником своего агента, который достаточно хорошо говорил по-английски и жаждал усовершенствовать свой сленг.

– Спасибо, старина, что вытащили меня сегодня. Если бы я остался дома, то сейчас пьянствовал бы в пустой мастерской. У Ханни сегодня урок, и вы, вероятно, спасли меня от нервного срыва.

– Вы прежде не бывали в Парижской опере?

– Ни разу. А антракт мне нравится даже больше первого акта – гораздо оживленнее и масса хорошеньких женщин.

– Вы отдаете себе отчет, Сэм, что сей памятник плохому вкусу был сооружен с единственной целью – показать во всей красе французскую женщину? Опера – это только предлог. Эта парадная лестница – наилучшая во всей Европе площадка для демонстрации роскошных туалетов, но – увы! – в наше время, если не брать в расчет таких спектаклей, как сегодня, сюда приходят в джинсах и свитерах – конечно, не те, кто сидит на лучших местах. Эти пока еще надевают вечерние туалеты. Взгляните-ка на ту группу в дверях. Согласитесь, старина, они украшают это помещение даже в большей степени, чем оно того заслуживает.

Сэм бросил взгляд в сторону людей, которые направлялись к зарезервированному столику в центре зала, где в ведерках со льдом стояло наготове шампанское. Мужчины были в белых галстуках, женщины – в роскошных бальных платьях, и сама манера держаться говорила об их положении. Они были настолько уверены в своем праве на особое обслуживание – в этом зале, где все присутствующие отчаянно пытались привлечь к себе внимание официантов, – что даже не спешили занять столик, как делали все, а невозмутимо появились именно тогда, когда им этого захотелось, с томностью и изяществом павлинов на лужайке. Они практически не смотрели вокруг: происходящее было им неинтересно, ибо они сами составляли свой узкий, изысканный круг, внутри которого право экстерриториальности воспринималось как само собой разумеющееся.

«Такие люди наверняка знают, что половина присутствующих сейчас смотрит на них, – подумал Сэм, – но не обращают никакого внимания на возбуждаемое ими общее любопытство. Они с таким вниманием выслушивают остроты друг друга, будто устроили пикник на безлюдном пляже».

– Бомонд! – бросил Сэм, подмигнув Анри. – Они привносят новый смысл в выражение «замкнуться в своей раковине» – что бы оно ни означало на самом деле. Возможно, чтобы понять это, надо стать устрицей.

– Совершенно верно. Иногда я задаю себе вопрос, каково это – вести такую жизнь.

– Мы этого никогда не узнаем, приятель, – заметил Сэм, не проявляя никакого любопытства, и стал смотреть в другую сторону.

– Какая красотка! – вдруг воскликнул Анри, потянув Сэма за рукав. – Смотрите! Вон та блондинка в красном платье, как раз в моем вкусе. Ну, что скажете? Хороша?

Сэм посмотрел на приятную блондинку, поглощенную разговором со своим спутником.

– Недурна. Не настолько, чтобы терять голову, но ничего, вполне заслуживает внимания.

– А рыженькая в зеленом бархате? Тоже заслуживает понимания, правда, Сэм?

– Не понимания, а внимания. Не пытайся усовершенствовать наш сленг. – Сэм ухмыльнулся.

– А вон там, посмотрите, – та, немного постарше, в черном, она сейчас к нам боком… Совсем не красавица, но сколько шарма! Не попытать ли счастья? Вдруг повезет?

– Валяйте, Анри, я подержу ваш пиджак. Смелость города берет!

Какая-то брюнетка, сидящая к Сэму спиной, чокнулась с соседом. На ней было белое атласное платье без бретелек, жесткий корсет которого плотно облегал талию. Волосы были забраны высоко в узел, украшенный белыми розами. Когда она повернулась к соседу справа, от ее бриллиантовых серег во все стороны полыхнули разноцветные искры, отразившиеся от тяжелого бриллиантового колье.

Изгиб шеи, форма плеч, движение руки… Невероятно!

– Сэм! – отчаянно вскричал Анри, когда его американский друг вдруг стал протискиваться сквозь толпу, направляясь прямо к этому столику. – Сэм! Остановись! Я пошутил!

Сэм шел напролом к столику, не обращая внимания на недовольные возгласы людей, которых бесцеремонно расталкивал, расплескивая вино из бокалов и вышибая из пальцев горящие сигареты. Подойдя к столу, он встал как вкопанный позади брюнетки, не в силах двинуться. Блондинка в красном платье с любопытством взглянула на него.

– Билли, – сказала она по-французски, – позади тебя стоит месье, который либо хочет с тобой поздороваться, либо собирается съесть твои розы.

Билли с улыбкой полуобернулась, подняла глаза… и замерла; только искорки света продолжали переливаться в ее бриллиантах, создавая иллюзию движения.

– О нет! Сэм, я сама собиралась тебе сказать… – выдохнула она.

– Кто ты такая? Кто ты, черт возьми, такая?!

– Сэм… Я собиралась тебе все сказать, как только пройдет твоя выставка…

– Какого дьявола ты делаешь в этой компании? Что здесь, черт возьми, происходит?

– Сэм, прошу тебя! – Билли торопливо встала. – Они же ловят каждое твое слово… – Она говорила тихо, стараясь, чтобы никто, кроме Сэма, ее не слышал. – Уходи, умоляю тебя, уходи сейчас же! Через полчаса увидимся дома. Ради бога, уходи!

Сэм резко развернулся, стремительно сбежал по бесконечно длинной лестнице и вылетел из театра. Он сел в такси, ничего не видя перед собой, кроме лица Билли, ее бриллиантов, ее обнаженных плеч. «Девять месяцев, целых девять месяцев…» – бормотал он, чувствуя, как его замешательство уступает место дикой ярости. Каково бы ни было объяснение, из него сделали идиота! Полного, абсолютного, безнадежного идиота.

Через пять минут после Сэма в мастерскую вошла Билли. На ней было манто из темного соболя, белое атласное платье колыхалось над серебряными туфельками, а каждый бриллиант по-прежнему сиял на своем месте.

– И что ты хочешь мне рассказать? – резко спросил Сэм, выйдя на середину мастерской.

– Сэм, ты должен меня выслушать…

– Давай договоримся сразу: я ничего никому не должен.

– Я понимаю, что ты очень сердишься, – Билли старалась говорить как можно спокойнее, – но, Сэм, клянусь, я уже давно решила все тебе рассказать, как только пройдет выставка и ты перестанешь нервничать…

– Спасибо за заботу. Я очень тронут. Всегда приятно, когда из тебя делают дурака строго по плану.

– Скажи, тебе что-нибудь говорит имя Билли Айкхорн?

– Да уж! О Билли Айкхорн знают даже в округе Марин.

– Так вот, я и есть Билли Айкхорн. И я – Ханни Уинтроп, я носила это имя на протяжении двадцати лет.

– О’кей. Замечательно. Итак, теперь я знаю о тебе хоть одну правдивую вещь. Но это капля в море бесстыжего вранья.

– Сэм, ты не так понял! Причина, по которой…

– Чушь собачья! Почему ты не сказала мне, кто ты есть, после первого же нашего уик-энда? Да потому, что ты ни на минуту не верила мне, вот в чем причина, и никаких других причин нет! Девять месяцев! Сколько тебе надо времени, чтобы поверить в человека? Все дело в том, что ты сочла небезопасным сообщать мне о своих проклятых миллионах. И что бы, ты думала, я сделал с ними, если бы узнал? Украл? Выманил их у тебя? Стал бы тебя шантажировать?