Слово на букву "Л" - Клер Кальман Страница 7

Внутри старого кафе Беллу встречает яркий свет, шипение сковородки и запах завтрака, который длится здесь целый день, — яйца, бекон и бобы. Немногочисленные посетители смотрят на Беллу поверх своих газет и кружек с чаем. Она смущается, потому что на ней все еще офисный костюм, мало подходящий к этому месту. Ей кажется, что она невыносимо громко стучит каблуками. Они выбивают по полу морзянку: «Все посмотрели на Беллу, все посмотрели на Беллу». Она расстегивает пиджак, чтобы выглядеть не так официально. Новая юбка, кажется, слишком задралась от сидения в машине, но Белла подавляет желание одернуть ее немедленно.

— Заплатишь, когда поешь, дорогуша, — говорит официантка за стойкой. — Я только что заварила чай, сейчас налью. И принесу тебе сэндвич.

Она разливает свежий чай, металлический чайник и обручальное кольцо на ее руке запотевают в облачке пара.

— Как дела, Джим? — поворачивается она к симпатичному мужчине, который подошел к стойке. — Куда сегодня едешь?

— Только до Саутгемптона. Дай-ка булочку на дорожку.

— Тебе? Тебе я всегда дам.

— Что о нас подумает леди? Не обращайте на нее внимания, — обращается он к Белле.

На водителе хлопчатобумажная рубашка с поддетой под нее белой футболкой, ковбойка, какие носят в Америке. У него загорелая, жилистая шея. Он поддергивает закатанные рукава и поглаживает себя по руке. Из-под рукавов видны черные волосы.

— Все нормально? — улыбается он.

Белла опускает взгляд, понимая, что слишком настойчиво его рассматривала. Ее глаза упираются в его руки. Коротко обрезанные ногти, сильные, подвижные пальцы.

— Да, все нормально, спасибо.

— Точно? Может, вас подвезти? Вы не заблудились?

— Нет-нет, спасибо еще раз, — натянуто улыбается Белла в ответ, чувствуя себя на редкость глупо из-за собственного стеснения. — Я на машине.

— Ну ладно. — Он отступает на шаг и, улыбаясь, поднимает руки в пораженческом жесте «Не трогаю, не трогаю». Вот уже отвернулся к официантке.

У отошедшей к столику Беллы в руках сэндвич: толстый кусок соленого бекона между двумя ломтиками горячего хлеба с маслом. Она вгрызается в него и с независимым видом — у меня все в порядке, чего уставились! — прихлебывает чай. Да уж, леди, нечего сказать.

Стоя в очереди в кассу, она замечает в витрине пудинг, который так нравится ее отцу, и покупает два больших куска. Пусть он абсолютно несъедобный, но отец не любит все эти изысканные ванильные, присыпанные корицей десерты, которые делает ее мать.

— С тебя только за пудинг, дорогуша. Джим заплатил за твой чай и сэндвич, — до Беллы не сразу доходят слова официантки. — Сказал, что такой красивой девушке не к лицу грустить. Эх, я бы с таким красавчиком — хоть на край света!

Она хохочет, и Белла тоже невольно улыбается.

Снова дорога. Рыцарь в ковбойке не выходит у нее из головы. А что, если бы она согласилась, чтобы он ее подвез? И села бы с ним в грузовик?

Он бы ее подсадил и успел увидеть мелькнувшие под юбкой чулки. А она сидела бы в кабине, поглядывая на всех других автомобилистов сверху вниз, и любовалась бы его точеным профилем, вдыхая запах мужской кожи, пота и хлопка.

В тепле его кабины уютно. Ногам передается вибрация мощного двигателя. Его крепкое, словно скала, тело так близко. Она хочет, чтобы он молча обнял ее, хочет уткнуться в его надежную грудь и почувствовать на себе его тяжесть.

И тогда она прикасается к нему. Ее пальцы пробираются вверх, по вылинявшим джинсам, по натянутому сукну. Он поворачивает к ней свое лицо, пытаясь прочесть в ее глазах то, что она не отваживается сказать, потом включает аварийку и съезжает на обочину.

В мигающим свете аварийных огней он отводит ее руку и, легко подняв за талию, переносит назад, в фургон. Она ждет, прислонившись спиной к сложенным ящикам. Из темноты приближается его силуэт. Он задирает ей юбку. Воздух наэлектризован предвкушением. Она судорожно вздыхает, когда его теплая рука ласкает ее бедра. Его рот. Его руки. Его…

Встречная машина отчаянно мигает фарами. Ослепленная, Белла не сразу догадывается переключить дальний свет.

— Господи, до чего ты дошла, — ругает она саму себя. — Мечтаешь о дальнобойщиках, как выжившая из ума старая дева.

Очевидно, следующие по списку — строители: «Ну, где тут у вас влажность, мэм?». Потом электрики: «Я вам вставлю такой пистон», потом курьеры: «Куда мне это пристроить, лапочка?» — и так далее. Тебе срочно надо с кем-нибудь переспать! Это уже не шутки. У тебя там, наверно, за год все заросло, как зарастают проколотые уши. Можно сказать, ты снова девственница!

Возвращение под родительский кров всегда вызывает у нее смешанные чувства — радость и страх одновременно. Находиться в самом доме приятно: полированная мебель, изящные цвета, всюду порядок. Это так разительно отличается и от квартиры, которую они снимали с Патриком, и от ее нового жилища. В ее собственном доме царит хаос — подушки безумных расцветок и экзотические ковры; картины, так и не извлеченные из коробок; разросшиеся цветы, уже сваливающиеся с полок. Здесь же все на своих местах, с кухни доносятся вкусные запахи. Кулинарные таланты матери выше всех похвал, и это, пожалуй, единственное, что с ней примиряет. И, конечно, всегда приятно видеть отца, с его беззлобными шутками, добрым характером и неизменной радостью от ее приезда.

Однако многое здесь вызывает и постоянное раздражение. Она не любит обязательные визиты к соседям; те, скорее всего, тоже терпят их только из уважения к ее родителям. Ее раздражает необходимость все время доливать себе вина за столом, потому что бокалы ее матери такие маленькие, что впору пришлись бы лилипутам. Каждый раз, когда она тянется за бутылкой, за ней с укоризной следят две пары глаз. Ей кажется нарочитой манера отца внимательно выслушивать собеседника, его медлительность и даже всегдашняя справедливость, а тут еще — всегда правая мать, никогда не снимающая маску стоического разочарования.

Иногда ей кажется, что в присутствии ее родителей кто угодно будет выглядеть пятилетним ребенком. С ними невозможно разговаривать на равных. Стоит высказать мнение, хоть на йоту отличающееся от их собственного, как уничтожающая реакция не заставит себя ждать. Отец только снисходительно усмехнется и понимающе кивнет, что означает: «Вырастешь, поймешь». А мать, закусив губу, обязательно скажет:

— Что за глупости. Разве я тебя так воспитывала?

Дома Беллу ожидают невысказанные вопросы.

— Нашла себе кого-нибудь? — нетерпеливо спрашивает лампа с шелковым абажуром цвета слоновой кости, стоящая в гостиной.

— Достаточно ли ты стараешься? — укоризненно вздыхают бархатные занавески.

— Ты не молодеешь, — сварливо замечает серебряная солонка.

— Сколько же нам еще ждать? — жалуются мягкие ковры под ногами.