Наследник Клеопатры - Джиллиан Брэдшоу Страница 7

– Ну вот, – уныло произнес он по-гречески, – проснулся, наконец.

Цезарион узнал его голос по характерному певучему акценту – это был тот же самый человек, от которого плохо пахло и который ночью поддерживал его, чтобы он не свалился с осла.

– Ну что, мальчик, воды нет. В этом трижды проклятом и богоненавистном месте нет воды, поэтому мы никак не сможем тебя умыть. Вот, возьми пива. – Он протянул фляжку, сделанную из грубой глины, в которой вместо пробки была воткнута палка, обернутая тряпкой.

Цезарион опустил глаза, чувствуя свою вину. Он вспомнил, что Эвмен приказывал стражникам гнать верблюдов на водопой в Кабален, чтобы не трогать запасы воды в лагере. Похоже, они выбрали всю воду. Как же он жалел об этом сейчас, когда ему действительно хотелось пить. В другой обстановке он никогда бы не притронулся к густому пиву, которое любили простые египтяне, но сейчас даже это предложение воспринял с восторгом. Медленно приподнявшись на локте, юноша потянулся за фляжкой, но это движение вызвало тянущую боль в раненом боку. Он выпрямился и взял фляжку левой рукой, а мужчина, глядя на окровавленный хитон Цезариона, слегка присвистнул сквозь зубы.

– Выглядит не очень хорошо, – заметил он, указывая на рану. – Что произошло?

Цезарион не знал, что ответить, и в замешательстве стал неловко вертеть в руках фляжку. Египтянин взял ее, вытащил пробку и снова протянул Цезариону. Тот начал жадно пить, едва замечая горечь пива и осознавая только то, что это можно было пить.

– Ты понимаешь меня? – резко спросил человек. Цезарион на мгновение опустил фляжку и с некоторой осторожностью кивнул.

– Пожалуйста, – прохрипел он, с трудом ворочая языком. – Я хочу пить.

Он взглянул на фляжку и, будучи не в силах удержаться, сделал еще один большой глоток. Пиво обожгло его раненый язык, но в то же время принесло облегчение.

– Когда мы нашли тебя вчера ночью, – мягко произнес мужчина, – я подумал, что или тебя ограбили, или ты сам разбойник.

Цезарион опустил фляжку и в ужасе посмотрел на своего собеседника.

– Но это не так, верно? – спросил египтянин. – Это у тебя не от побоев. – Он указал на рану. – Скорее всего, это удар копья или меча. Твоя кожа обожжена солнцем, как у человека, который не привык к путешествиям по пустыне, а твой хитон, сшитый из добротной ткани, должен принадлежать воину. Ночью я подумал: «Что, черт возьми, за странный грабитель, который расхаживает по пустыне, намазав себя дорогими благовониями?» Мирра предназначалась, должно быть, для раны, верно? Но почему же тогда рану как следует не перевязали?

Цезарион, смутившись, поставил фляжку на землю, но снова схватил ее, увидев, что она вот-вот опрокинется.

Египтянин довольно усмехнулся.

– Что, сказать нечего? – спросил он.

Цезарион потупил взгляд и уставился на иссохшую землю. Может, незнакомец играет с ним? Неужели римляне уже побывали здесь? Без сомнения, у них было достаточно времени, чтобы доехать до стоянки, и он давно должен был догадаться, что этому человеку все известно. Но к чему эта жестокая игра? Он-то думал, что у его случайного спасителя доброе сердце, но сейчас, конечно, ему уже так не кажется.

– Мальчик, – сказал египтянин не без некоторой симпатии, – две ночи назад отряд римлян обогнал нас на дороге. Они так спешили, что даже не остановились, чтобы ограбить караван. А прошлой ночью мы видели большой костер по правую руку от караванного пути, в нескольких километрах от вади. Скажи мне правду. Ты же один из войска царицы, не правда ли?

Цезарион недоверчиво посмотрел на него. Римляне зажгли погребальный костер? Сожгли тела? Как будто ничего не произошло? Может быть, они не заметили, что он пропал? Пурпурное покрывало было накинуто сверху, и если они его не подняли, то... Правда, он немного сдвинул с места тело Мегасфена, когда скатился вниз, но римляне, вероятно, подумали, что это сделал кто-то из них самих. Или они вообще ничего не заметили, потому что он снова натянул покрывало, чтобы прикрыть лицо стражника. Скорее всего, решив, что все в порядке, они просто бросили зажженный факел, и пропитанные маслом одежды, верблюжьи седла и мешки с зерном мгновенно загорелись. Погребальный костер сразу же занялся пламенем, уничтожив следы его исчезновения.

Если римляне действительно поверили, что он мертв и его тело сожжено, поймут ли они свою ошибку, когда попробуют собрать прах для погребения?

– Ты слишком молод для воина, – настойчиво продолжал египтянин. – Судя по твоей ране, на тебе наверняка не было доспехов. Ты раб или свободный?

Цезарион посмотрел на него непонимающим взглядом: его мысли были слишком заняты вопросами, которые он сам себе задавал. Но когда юноша понял, о чем спрашивает его египтянин, он был просто ошеломлен, услышав столь дерзкое предположение. Его лицо перекосилось от негодования.

– О боги и богини! – хрипло воскликнул он.

– Ну что? – спросил египтянин, не выказывая ни малейшего удивления. – Давай послушаем твою историю. Если ты раб, то хотелось бы узнать, что стряслось с твоим хозяином.

– Я не раб! – в ярости вскричал Цезарион, чувствуя, как его язык снова заныл от боли. – О Зевс!

Он с шумом поставил флягу на землю. Увидев, что она тут же начала падать, египтянин подхватил ее, слегка встряхнул и допил остатки пива.

– Ну и что дальше? – спросил он, вытирая рот. – Почему же на тебе не было доспехов?

– Я спал, – сердито пробормотал Цезарион. – Родон пришел и...

Он умолк.

– Родон твой любовник? – не скрывая любопытства, осведомился египтянин.

Если бы не слабость, Цезарион ударил бы этого человека. Чтобы простолюдин, крестьянин сказал ему такое – в это невозможно было поверить. Царица приказала бы распять любого, кто выразил бы подобное неуважение к ее первенцу.

– Ну, знаешь ли, мне не верится, чтобы воины в походе имели у себя под рукой запасы благовоний, – сказал египтянин в ответ на вспышку ярости Цезариона. – Хотя если это так, то понятно, почему царица потерпела поражение в войне.

Гнев Цезариона внезапно погас.

– Война закончилась? – его слабый голос прозвучал совсем тихо.

Египтянин кивнул, и юноша только сейчас заметил, что мужчина выглядит очень уставшим.

– Так говорили в Коптосе, когда мы оттуда уезжали. Александрия пала. Любовник царицы, военачальник Антоний, говорят, убит, а царицу Клеопатру взяли в плен. Ничего не известно о мальчике Цезарионе, но в любом случае он никогда не представлял собой что-то особенное. Египет стал теперь провинцией Римской империи.

Цезарион склонил голову, прижал ладони к глазам. Александрия пала, Антоний убит, мать...

Она говорила, что никогда не допустит, чтобы ее взяли в плен и римляне получили возможность отпраздновать свой триумф. Она поклялась сжечь себя заживо в собственном мавзолее вместе со всеми своими сокровищами, но не даться в руки врагам. Как же немилосердно распорядилась судьба... Просто немыслимо...