Алая нить - Франсин Риверс Страница 7

Внутри был вышитый шелковый платок. Марианна осторожно развернула его и показала Сьерре старинную золотую цепочку и крестик, украшенный аметистами.

— Какая прелесть, — воскликнула Сьерра и, залюбовавшись, взяла крестик в руки.

— Бери, если хочешь.

— С радостью, — поспешно откликнулась Сьерра, щелкнула маленьким изящным замочком и надела цепочку с крестиком.

Мама достала ферротипию [4]в овальной рамке. Молодожены в свадебных нарядах, лица которых выражали скорее торжественную серьезность, нежели безмерное счастье. Жених, одетый в черный костюм и накрахмаленную рубашку, был красив, его темные волосы зачесаны назад, полностью открывая точеные черты лица и светлые внимательные глаза. Голубые, подумала Сьерра. Должно быть, голубые, раз они такие светлые на фотографии. Невеста юная и очень хорошенькая. На ней роскошное, в кружевах, свадебное платье викторианской эпохи. Она сидела, в то время как жених стоял, уверенно положив руку на ее плечо.

Сьерра достала другую коробку. Внутри, завернутая в тонкую бумагу, находилась небольшая плетеная и затейливо украшенная индейская корзинка. Верхняя ее часть по внешнему краю была отделана бусами и перепелиными перьями.

— Я думаю, это подарочная корзинка, мама. Она стоит больших денег. Почти такая же выставлена в индейском музее в форте Саттера.

— В коробке есть что-нибудь, что может сказать о ее происхождении?

Сьерра вынула из коробки все, что в ней было, и покачала головой.

— Ничего.

— Посмотри на эту старинную Библию, — рассеянно сказала Марианна. Когда она открыла книгу, несколько листов выскользнуло и упало на пол. Она подняла листы и положила на кушетку рядом с собой. Сьерра подняла один пожелтевший от времени листок и прочитала текст, написанный изящным почерком:

Дорогая Мэри Кэтрин,

я надеюсь, что ты изменила свое отношение к Богу. Он очень любит тебя, и Он хранит тебя. Я не знаю, с какими трудностями и потерями вам предстоит столкнуться на пути в Орегон, или что случится, когда вы достигнете цели. В чем я действительно уверена, так это в том, что Бог никогда не покинет и не отвергнет тебя.

С тобой моя любовь, я молюсь за тебя утром и вечером. Бетси и Кловис, а также дамы из швейного общества заверяют тебя в своей любви. Да благословит Господь ваш новый дом.

Тетя Марта.

Марианна перелистала черную, в потрескавшемся кожаном переплете Библию, затем взяла ту ее часть, что лежала отдельно.

— Посмотри, какие потрепанные страницы, — она улыбнулась. — Мэри Кэтрин любила читать Евангелие.

Мать взяла из рук Сьерры записку и прочла. Затем поместила ее между страницами книги, аккуратно положила Библию рядом с дневником Мэри Кэтрин Макмюррей.

Сьерра вытащила древнюю, полуразвалившуюся шляпную коробку. На крышке она обнаружила сделанную красивым каллиграфическим почерком надпись, которая гласила: «Сохранить для Джошуа Макмюррея». В коробке она нашла деревянные фигурки животных, каждая из которых была заботливо обернута в лоскутки цветастого ситца или клетчатой льняной ткани. Сьерра развернула по порядку всех зверей — свирепого волка; величавого бизона; свернувшуюся в клубок гремучую змею; луговую собачку, стоящую на задних лапах; потешного кролика; прекрасную лань; двух горных козлов, сцепившихся рогами в жестокой битве; и медведя гризли, стоящего на задних лапах и готового к нападению.

На дне коробки лежал большой бумажный сверток, перевязанный веревкой.

— Я не помню этого свертка, — сказала мама и сдвинула веревку, чтобы можно было заглянуть под обертку. — О, — изумленно воскликнула она, — я думаю, это лоскутное одеяло.

Она развернула его, протянула один конец Сьерре, затем встала и расправила одеяло так, чтобы его можно было полностью рассмотреть.

Одеяло действительно оказалось лоскутным, да еще и с картинками. Оно состояло из квадратиков, сшитых из сотен различных кусочков ткани. Каждый квадратик представлял собой картинку и был окаймлен коричневой тканью, как рамкой. Все квадратики были сшиты друг с другом алой нитью, и каждый прошит своим стежком: простым, крестиком, зигзагообразным, похожим на листья папоротника, оливковые веточки или звездочки, «елочкой», открытым критским, отделочным, тамбурным, колосковым, португальской канвой.

— Какая прелесть, — воскликнула Сьерра, которой страшно захотелось забрать одеяло себе.

— Если бы я знала, что оно здесь, я бы давно почистила и повесила его на стену в гостиной, — сказала мама.

Сьерра принялась разглядывать квадратики один за другим. На одном из них была картинка с изображением усадьбы, мужчины, женщины и троих детей. Два мальчика и девочка стояли на открытом месте между хижиной и коровником. Второй квадратик состоял из ярких язычков пламени. На третьем был изображен младенец в яслях, девушка, наблюдающая за ним, а вокруг них сгущалась темнота.

Внизу зазвонил телефон. Секундой позже зазвенел переносной аппарат. Мама передала Сьерре свой край одеяла и подошла к телефону, который лежал на коробке.

— Да, она здесь, Алекс.

Сердце Сьерры дрогнуло. Руки снова затряслись, она сложила одеяло и прислушалась к тому, что говорила мать.

— Да, она сказала мне. Да, но этого следовало ожидать, Алекс, — в тоне матери не было ни капельки осуждения или разочарования. Некоторое время она молча слушала. — Я знаю это, Алекс, — сказала Марианна очень мягко, слегка севшим от переполнявших ее эмоций голосом, — и я всегда была благодарна. Тебе не надо ничего объяснять. — Снова помолчала. — Так скоро, — упавшим голосом сказала мама. — Как твои родители отнеслись к этому? Ну, думаю, для них это тоже будет потрясением. — Улыбка едва тронула ее губы. — Конечно, Алекс. Ты знаешь, я буду. Дай мне знать после разговора с ними, и я позвоню.

Марианна прикрыла рукой трубку:

— Алекс хочет поговорить с тобой.

Сьерра хотела было сказать, что не желает говорить с ним, но поняла, что это поставило бы маму в неловкое положение. Она убрала одеяло обратно в коробку и подошла, чтобы взять трубку.

— Я сварю кофе, — сказала Марианна с мягкой улыбкой.

Сьерра проводила ее взглядом, прекрасно понимая, что мама предоставляет ей возможность наедине поговорить с Алексом. Самые разные эмоции нахлынули на нее — от облегчения до отчаяния. Мама не сказала ни одного неодобрительного слова по поводу решения Алекса. Почему?

— Да? — сказала Сьерра в трубку еле слышно. Голос был глухим. Ей хотелось накричать на него, но она едва дышала от боли в груди. В горле пересохло.

— Я беспокоился о тебе.