Цыганский барон - Дженнифер Блейк Страница 7

Впрочем, это не имело значения. Больше всего ей хотелось остаться одной, лечь и закрыть глаза в темноте, чтобы не было больше никаких расспросов, испытующих взглядов, подозрений. Увы, она не могла спрятаться от своих собственных мыслей.

Она с успехом прошла первое испытание, хотя ей самой с трудом в это верилось. Лишь когда минуты растянулись в часы, она позволила себе в это поверить. Она встретилась с принцем здесь, в цыганском таборе, среди людей, считавших его одним из своих. Она оказалась в его повозке, она даже спала в его постели. Де Ланде оказался прав, уверяя, что это наилучший подход к принцу: здесь он был в своей стихии, здесь, вдали от города, он чувствовал себя непринужденно, здесь не было властей, к которым можно было бы обратиться, чтобы они приняли на себя заботу о ней, здесь внимание принца было устремлено на нее и ничто его не отвлекало. Кажется, ей удалось пробудить любопытство Родерика, а может быть, и его сочувствие.

Конечно, этого было недостаточно. Была у нее возможность, в этом Мара не сомневалась, сделать гораздо больше, но она не сумела ею воспользоваться. Ее решимость дрогнула, когда она столкнулась с принцем лицом к лицу. Больше она не должна допускать ничего подобного, она просто не может себе этого позволить — ради бабушки. Но вот сумеет ли она заставить себя улыбаться и кокетничать? Сможет ли она сделать последний шаг и лечь в постель с мужчиной?

Она резким рывком повернулась на спину и уставилась в темноту, освещенную только слабо тлеющим фитильком лампы. Она должна решиться на этот шаг. Она должна сблизиться с принцем, должна убедить его взять ее с собой, когда он будет возвращаться в Париж. Другого выхода нет.

Она подумала о бабушке, находившейся в руках де Ланде. Правда ли то, что у него в загородном замке множество гостей, или это был всего лишь предлог? Вдруг с бабушкой плохо обращаются? Где ее держат? В удобном деревенском доме или в какой-нибудь полуразрушенной средневековой крепости с темницами, с каменными кельями, где нет никакой обстановки, только тюфяк на полу, окно-бойница и дверь, запертая снаружи на засов? Может быть, это замок какого-нибудь аристократа, казненного в годы террора, полученный Николя де Ланде в награду за заслуги перед новой властью?

Во Франции было полно подобных мест. После революции дворянские усадьбы переходили из рук в руки десятки раз с каждой сменой правительства. Богатые земли и великолепные замки в долине Луары становились лакомой добычей нуворишей каждой новой администрации. Любая развалина, давшая имя соседней деревне, годилась, чтобы поставить перед фамилией благородную приставку «де» и приобщиться к блеску и славе прежних дней. Вот только жить в подобных домах мало кто хотел. Куда больше новоявленных аристократов манил Париж и двор Луи Филиппа, хотя все дружно уверяли, что он слишком благопристоен и пресен, к тому же в больших загородных домах гуляли сквозняки и зимой было невыносимо холодно.

По телу Мары, лежавшей в постели принца, пробежала дрожь. Это был внутренний холод, она не могла его прогнать, прячась под теплым, густым мехом. Она долго лежала, уставившись горящими, бессонными глазами в темноту.

Ее разбудил звук настолько тихий, что она даже не могла понять, что это было. Через минуту она поняла, что начался дождь. Он стучал по стенкам повозки — мерный, нескончаемый… Однако Мара догадалась, что, как ни настойчив был стук дождя, не он ее разбудил. Она приподнялась на локте.

— Не тревожьтесь, — раздался в темноте голос принца. — Я ищу лишь укрытия от дождя.

Предполагалось, что она потеряла память, но не здравый смысл и не мужество.

— Я вовсе не встревожена, — сухо ответила Мара.

— Неужели? Я не ожидал подобного хладнокровия.

Эти слова сопровождались легким шелестом. Не требовалось сильно напрягать воображение, чтобы понять, что он раздевается в темноте. Сердце Мары отчаянно и бурно заколотилось. Кровь удушливой волной прилила к ее груди: ей представилась новая возможность. Остро ощущая затянувшееся молчание, она стала подыскивать в уме подходящие слова.

— Вы… промокли?

— Как описавшийся младенец, которого некому переодеть и покачать, — ответил он со смехом.

Это был намек на их первый разговор. Мара решила пропустить его мимо ушей.

— Надеюсь, не из нежелания потревожить меня.

— Благородный рыцарь без страха и упрека, готовый страдать, лишь бы не потревожить уединения дамы? Боюсь, мне такая доблесть не по плечу. Нет, просто лошади забеспокоились.

— И вам пришлось поработать конюхом? — удивленно спросила Мара.

— Я был не один. Лошади являются жизненным обеспечением, средством передвижения и богатством цыган, особенно этого табора. Они разводят и продают породистых лошадей. Да я и сам не люблю путешествовать пешком.

Мара не сомневалась, что у него хватает слуг, чтобы позаботиться о лошадях. Однако он пошел ухаживать за ними сам. Это заставило ее призадуматься. Она считала, что он аристократ до мозга костей, в полной мере наделенный характерным для таких людей пренебрежением к представителям низшего сословия и животным, ко всему, что не имеет прямого отношения к его собственной драгоценной персоне. Но ей было не до размышлений о его личности. Что представляет собой принц как человек, не имело никакого отношения к ее миссии.

— Вы, должно быть… замерзли.

— Уж не предлагаете ли вы меня согреть?

Ей оставалось лишь сказать «да», но сама дерзость вопроса лишила ее решимости. Она торопливо ответила:

— Только поделиться одеялами.

Мара почувствовала слабое движение воздуха, потом его голос раздался совсем близко, словно он опустился на колени рядом с низким ложем:

— Неужели вы не позволите преклонить голову на вашу мягкую грудь, не покормите меня своим молоком и не укачаете перед сном?

— Я не… Я вам не кормилица! — Мара задохнулась не от страха или возмущения, а от какой-то незнакомой сладкой боли в груди.

— Вот и прекрасно, — заметил принц, поднимаясь одним стремительным рывком.

Он откинул край мехового покрывала и скользнул в постель. Мара ахнула и отпрянула от него, потом сообразила, что упускает прекрасную возможность, и замерла. Она чуть было не расплакалась от злости на себя. Надо же было быть такой дурой! Она должна научиться подчинять тело своей воле. Если принц сделает еще одну попытку, если протянет руку и дотронется до нее, она больше не должна отступать. И не отступит. Пошли ей бог сил принять его ласки и ответить на них.

Но он не сделал новой попытки. Его присутствие почти не ощущалось, с таким же успехом она могла быть в постели одна. Меховое покрывало ничуть не натянулось. Он как будто даже не дышал — такая вокруг стояла тишина. Очевидно, он обладал способностью мгновенно засыпать, ни разу даже не перевернувшись. Постепенно Мара тоже позволила своим мышцам расслабиться, ее глаза закрылись сами собой. Дождь, стучавший, не переставая, по стенкам шатра, успокаивал и навевал сон. Одно ее плечо обнажилось, ей стало холодно, и она осторожно натянула повыше меховое покрывало, устраиваясь поудобнее в поисках тепла.