Семилетка поиска - Мария Арбатова Страница 7

– Да хрен вас баб разберет. У вас в эти годы словно обратный отсчет. Словно пропеллер в жопу вставляют! Глаза себе вокруг подшила, пошла на шейпинг, как девочка стала… Недавно спросила, не увеличить ли ей грудь? Подружки увеличивают, ей тоже надо, хотя секс ей по барабану. А мне – как хлеб…

Елена возвращалась домой без всякого вкуса измены. Ну так получилось… Оказывается, еще бывают парни, у которых правильно функционируют обе сигнальные системы. Пообещала Егорычеву привести или прислать готовое интервью по факсу и не планировала продолжения. Оно, собственно, и не было нужно, потому что, несмотря на трогательную придурковатость Караванова, она любила его. И любовалась им и за завтраком, и за ужином, и нежничала с ним в постели, и кокетничала по телефону…

«Семейный психолог? – раздраженно думала она. – Глупость какая… Два немолодых, много раз женатых человека будут рассказывать чужому дядьке про свои неурядицы… Но, с другой стороны… раз беднягу так заколбасило, пусть позовет психолога, венеролога и сексопатолога… и заткнется!»

И совершенно не вдумывалась, что обращается с Каравановым последние годы как с пожилым кастрированным котом Арлекином, умершим в первый год их брака. Когда Арлекин был котенком, Елена возилась и играла с ним. Когда вошел в сочный котячий возраст, не задумываясь отвезла к ветеринару. А когда на старости лет у него начинал портиться характер, он сипел и выпускал когти, Елена просто сокращала общение с ним. Жрать дали? Наполнитель в кошачьем туалете поменяли? Погладить? Пошел вон, ты линяешь!

Последние годы она вставала по утрам позже Караванова. Даже просыпаясь, пока он возился на кухне, почему-то не вставала. И почему-то уже не тянулась к нему из постели с поцелуем. И не просила капризным голосом, чтобы принес ей чаю с бутербродом… или с конфеткой. А когда за ним захлопывалась дверь, легко вспрыгивала с постели, чтобы подробно и радостно позавтракать в одиночестве.

К середине дня соскучивалась по Караванову и начинала звонить ему с работы или писать записки по компьютерной программе, именуемой в России «аськой». И в этот момент чувствовала себя вполне удачно замужней. К вечеру они встречались после работы и гуляли. Потом приходили, и один утыкался в компьютер, а другой в телевизор. Но чаще она уматывалась на журналистские тусовки, ужасно раздражающие его. Могла прийти под утро: это ничего не означало ни внешне, ни по существу. Ей было скучно с Каравановым каждый вечер, и праздничная мишура тусовок идеально припрятывала это. Да еще и давала чувство вины, что вот она такая неправильная. И это чувство вины раскалывало на очень чуткое поведение весь следующий день. В варианте: «Что ты сказал?» вместо: «Опять ты сказал очередную фигню?»

Она покупала Караванову всякие сюрпризики, а он старался попасть в ее вкусовые симпатии. И если Елена что-то хвалила, немедленно искал это в магазине. Если, не дай бог, заболевала, возился с ней как с малым ребенком, в отличие от Толика и Филиппа, которые нешибко понимали про болезни. Первый очень уважал спортивную травму, а второй – тяжелое похмелье… Остальное считали притворством.

– Все же бабистый он у тебя какой-то, – с осуждением качала головой Толикова мать, когда Караванов отпаивал простуженную Елену лечебными чаями и ставил ей банки. – Вот мой Вася был мужик. Умри, он и бровью не двинет…

– Оттого вас теперь Толик сюда и сбагрил, – парировала Елена.

– Ничего не сбагрил, – обиженно махала рукой свекровь. – На законной площади живу с любимой внучкой…

Она была такая же отмороженная, как и сынок, и радовалась только в логике того, что удалось сэкономить. А если что-то покупала, то целый день после этого оправдывалась вслух, что без этого уж никак было нельзя. Изображая нищету, развешивала в ванной свое перештопанное белье; Елена периодически зверела, выбрасывала его на помойку и покупала экс-свекрови новое. После чего старуха целый день лежала, отвернувшись к стене, а потом звонила сыну с жалобами, которые ему были по фигу.

– Это некрасиво, – поджимал губы Караванов. – Ты не имеешь права лезть в ее частное пространство! В чем хочет, пусть в том и ходит. Надо отчетливо разделить жизнь по комнатам…

И Елене очень хотелось сказать:

– Ну ты бы уже молчал! Моя дочь живет в одной комнате с этой камнеежкой из-за того, что ты слабый, слабый, слабый…

Но брала себя в руки, вспоминая, что сама хотела такого после вечно орущего Толика и вечно угрюмого Филиппа.

Если Караванов уезжал в командировку, она ровно день не находила себе места. А потом расправляла плечи, встряхивалась и становилась такой кокетливой, что к его возвращению словно приходилось складываться обратно в футляр.

Она еще любила Караванова, но уже избегала его дома. Словно от их соприкосновения каждую минуту могла начаться какая-то непоправимая химическая реакция. И получалось, что она любила того Караванова, который был в первой половине брака, и очень раздражалась присутствием Караванова из второй половины брака, потому что он мешал любить первого.

…Егорычев позвонил через два дня после ужина в «Праге» и без всякого «здрасьте» спросил:

– Соскучилась небось уже до одури?

– В разумных пределах! – на всякий случай сказала она, хотя ни капельки не узнала его по телефону.

– Давай, Мальвина, чего-нибудь съедим вечером, – предложил он.

Вздрогнула на «Мальвину», судорожно соображая, откуда мог взять ее мобильный номер.

– Ну я часиков в восемь за тобой подъеду?

– Куда? – изумилась она.

– Около сквера будет машина стоять…

– А ты откуда про сквер знаешь?

– Так у меня есть специально обученные люди. Берут след по команде. Я ведь уже стар, чтоб самостоятельно понравившихся барышень разыскивать… – хихикнул он.

– Не столько стар, сколько богат и закомплексован, – фыркнула Елена.

– И это правда… Которая меж тем не помешает тебе сейчас рвануть домой, чтоб переодеться, принять душ и потом сделать вид, что не очень-то и хотелось… – фыркнул он в ответ.

– И это правда… Которая меж тем не помешает сделать вид, что никакого душа не было… – откликнулась Елена, соображая: «Какой там душ, какое там переодеться? Успеть бы до восьми закончить текст и толком накрасить глаза!»

Она не влюбилась в Егорычева, не думала о нем, засыпая; не вздрагивала на телефонные звонки. Ей было славно и уютно острить с ним в ресторане; мчаться на автомобиле, каждый раз неизвестно куда; заниматься добротным сексом, в котором не было ничего раздражающего, но и ничего запоминающегося. Караванов в постели был тоньше, умнее и трогательней; но от Егорычева шла спокойная сила, которой ей отчетливо не хватало в счастливом браке.

И когда встречи приобрели забронзовевшую регулярность, Елена спросила себя:

– Зачем я это делаю?

И, подумав, ответила:

– Хочется.

…Она слышала сквозь сон, как Караванов булькает водкой, достав бутылку из-за книг. Булькало примерно на рюмку. Но пару раз. «Бедный», – подумала она. Похоже, у него начинается социальное пьянство.