Мой желанный враг - Елена Сокол Страница 7

Марк

- Ты можешь не спорить? – Рявкнул я в трубку, не в силах больше выслушивать тот бред, который он мне пытался втирать. – Мать твою, Витя, да что с тобой в последнее время?! Мы же договаривались!

- Я всё понимаю, но я сейчас с Полиной. Мне нужно показать ей дом.

- Какой дом, придурок? Ты в конец рехнулся? – Я сел и отдёрнул руку, за которую держалась пьяная стриптизёрша. – У нас с тобой вроде до хера важных вопросов, которые нужно обсудить, а ты со своими шмарами по городу рассекаешь?

- Она не… чёрт, Марк… - друг понизил голос до шёпота. – Хорошо, сейчас мы подъедем, но ненадолго.

- Жду. – Бросил я и скинул звонок.

Убрал телефон, вытянул ноги и затянулся терпким табачным дымом. Стриптизёрша выгнулась, потянулась ко мне, что-то мурлыча под нос, но я грубо оттолкнул её:

- Вали!

- Что? – Она выпучила глаза, мгновенно, кажется, протрезвев.

Наверняка, надеялась на продолжение после приватного танца.

- Убирайся прочь! Пошла! – Отмахнулся я, бросив ей пару купюр.

Девица схватила их, спрятала в декольте и поспешила убраться, пока я не вышел из себя.

Поведение Вика в последнее время не на шутку бесило меня. Неужели, он размяк от чар очередной из своих девиц? На него это было очень не похоже.

Он теперь то исчезал куда-то надолго, то часами не брал трубки, то пытался вжёвывать мне про то, что мы с ним с какого-то хрена должны переориентировать производство на новом объекте! И всё из-за какой-то его новой бабы!

Да таких, как эта Полина, у него были сотни: каждый день новая, но стоило появиться этой, как Вика словно подменили. И это жутко меня напрягало.

Мне вдруг стало казаться, что я совсем не знаю его, хотя мы с Воскресенским знали друг друга ещё с детства, и потому всецело друг другу доверяли.

Когда мы познакомились, я был чертовым голодранцем.

Хотя, моя семья жила не лучше и не хуже остальных, но звёзд с неба мы не хватали. Простенькая двушка в спальном районе, мать-учительница и отец – бывший боксёр, а ныне спивающийся мерзкий алкоголик, оттачивающий на нас давно подзабытые приёмчики.

Я всё время старался угодить ему: исправно упражнялся в боевых искусствах, демонстрируя всё новые и новые навыки, таскал пятёрки из школы, ни в чём не перечил, но этому сукину сыну вечно было мало. Стоило ему выпить, и в доме начинался ад. Он жестоко избивал мать, затем избивал меня. За что? Да за то, что я пытался за неё вступиться. А затем он запирал нас в дальней комнате и приводил в наш дом всех шлюх с округи.

Мать всё слышала и всё понимала, но старательно прятала слёзы и делала вид, что занята своими делами. Она гладила бельё, вязала, шила, читала – делала всё, что угодно, чтобы просто не сидеть и не слушать, как из соседней комнаты доносятся пьяные выкрики, смех, звон посуды и противные, бесстыдные шлепки и стоны.

Отец трахал своих собутыльниц прямо на супружеской кровати, или навалив на кухонный стол. Те громко охали и смеялись, а он даже не вынимал сигареты изо рта, лишь приспускал штаны, наваливался сверху или сзади и наяривал.

Я видел в замочную скважину, как двигается его дряблый зад, и как колышутся груди его подружек, и ненавидел его ещё сильнее.

Но больше всего я ненавидел мать. Бессловесную, покорную тряпку, которая позволяла ему вытирать о себя ноги. Мать, которая добровольно терпела все эти мерзости и унижения. Мать, которая стыдливо прятала взгляд, выходя из дома, когда соседи шептались ей вслед.

Все об этом знали. Весь район.

Прошло ещё немного времени, и об этом стали говорить и в школе.

К тому времени я больше не сидел под дверью каждый раз, когда дома случались пьяные оргии. Отец запирал нас в комнате, а я выпрыгивал в окно и не возвращался домой всю ночь. Мать по-прежнему печально прятала свои синяки и слёзы, а мне всё меньше хотелось возвращаться домой.

- Ты полное ничтожество, - презрительно оглядев меня, бросил отец, когда я вернулся из школы побитым.

Мне в тот день пришлось избить всех, кто говорил гадости о моей матери, но он, конечно, не мог знать этого. Всё, что его интересовало, это его собственное удовольствие, старые местные шлюхи и бухло, запахом которого пропитался буквально весь наш дом.

И я не стал отвечать ему ни слова.

Набросился, как молодой лев накидывается на старого вожака, и, не помня себя, стал молотить кулаками: в лицо, в грудь, в живот. Я знал, что этот урод пропил все свои навыки, и не сможет ответить мне достойно, поэтому вкладывал в каждый удар всю свою ярость, всю боль и всю ненависть.

Очнулся я в тот момент, когда тишину комнаты прорезал вой матери. Она бросилась на него, стала обнимать, целовать. Она гладила его лицо и умоляла очнуться. Отец лежал в луже собственной крови, беспомощно закатив глаза, а мать, скривившись от злости, осыпала меня проклятьями и приказывала убраться прочь.