Нарисуй меня счастливой. Натурщица - Алиса Лисовская Страница 69

— Привет, — искренне улыбнулась Алина. Она была рада видеть Илью и даже как будто по нему соскучилась.

— Где ты была все это время? — Илья опустился на стул. — Я искал тебя, но мне говорили, что ты куда-то переехала, никто не знает твоего телефона, никто не может ничего сказать...

— У меня были не лучшие дни, — сказала Алина. — И мне не хотелось никого видеть...

— А сейчас?

— Сейчас — не знаю, — честно призналась Алина. — Меня как будто бы нет... Старая я кончилась, а новая никак не может начаться...

— Из гусеницы в бабочку? — понимающе спросил Илья. — Это бывает. Я написал несколько новых песен. И знаешь, по-моему, они все про тебя.

— Сыграй, — попросила Алина. — Я так давно тебя не слышала...

— Я сегодня весь вечер буду играть для одной тебя, — предложил Илья. — Хочешь?

— Хочу, — кивнула Алина.

— Вот и договорились, — улыбнулся Илья и поднялся.

Когда зазвучала музыка, Алина снова глотнула вина, закрыла глаза и вся отдалась во власть чарующим звукам гитары. Он пел новую песню о человеке, квартира которого превратилась в одиночную камеру и наполнена дымом сигарет и образами воспоминаний; о девушке, которая жила в такой же одиночкой камере, раскрашивала ее в разные цвета и вешала по стенам зеркала, чтобы создавать иллюзию пространства; о том, как однажды они оба поняли, что одиночная камера существует внутри них, и тогда этой камеры не стало...

Евгений Измаилович провел Тамару в кабинет и плотно закрыл дверь.

— Я тебя слушаю, — официальным тоном заявил он, садясь за огромный двухтумбовый черный стол.

Тамара слегка растерялась от такой официальности.

Евгений Измаилович поднял трубку телефона, набрал три цифры и распорядился:

— Бутылку коньяка, два бокала и лимон ко мне в кабинет. — Он повесил трубку и взглянул на Тамару. — Я тебя внимательно слушаю.

— Женя... — собралась с духом Тамара, уже поняв, что рассчитывать на снисходительное отношение не приходится. — Я хотела тебя попросить...

Дверь кабинета открылась, Тамара замолчала.

Молодой человек резво расставил на столе коньячные бокалы, бутылку, сахар в хрустальной вазочке и блюдце с нарезанным лимоном и застыл в ожидании дальнейших распоряжений.

— Спасибо, — кивнул ему Евгений Измаилович. — Пока все.

Молодой человек тут же испарился. Евгений Измаилович повернулся к Тамаре.

— Продолжай. Я слушаю.

— Может быть, ты сначала нальешь даме?

— Без проблем, — сказал Евгений Измаилович и разлил коньяк по бокалам. — За встречу.

Тамара не удержалась и выпила коньяк залпом. Евгений Измаилович едва пригубил свой.

— Женя, я хотела тебя попросить... Этот художник, он... он был слишком пьян... Он не хотел...

— Дальше что? — перебил ее бормотание Евгений Измаилович.

— Я... хочу попросить прощения за то, что я... — Тамара решила зайти с другого бока.

— Ты не поздновато об этом вспомнила? — снова перебил ее Евгений Измаилович.

— Послушай, это я во всем виновата... Мы с Игорем старые друзья и...

— Это я уже понял. — Евгений Измаилович подлил Тамаре коньяка.

— Я так не могу. Ты меня все время перебиваешь!

— А ты ничего толкового и не говоришь. Мне не нужны эти слюнявые оправдания. Мне нужны либо деньги, либо ты. Ты что, этого до сих пор не поняла?

— Женя...

— Если ты этого не поняла, то нам с тобой не о чем разговаривать, — жестко сказал Евгений Измаилович. — Я могу простить уход любимой женщины. Я могу понять состояние аффекта, но подставлять другую щеку после того, как мне врезали по одной, я не буду. Я не Иисус Христос.

Тамара снова залпом выпила коньяк.

— Лимончиком закуси, — придвинул к ней тарелку с лимоном Евгений Измаилович.

Тамара машинально взяла лимон. Во рту стало так же кисло, как в душе.

— Я хочу знать, что ты решила. — Евгений Измаилович выделил голосом слово «ты».

— Может быть... как-то можно отсрочить...

— Зачем? Я и так слишком долго ждал. Боюсь, этих денег твоему бродяге-художнику не найти никогда. А ждать всю жизнь в мои планы не входит. Сколько там у нас времени осталось? — Евгений Измаилович взглянул на большой настенный календарь с изображением японского пейзажа. — Пять дней? Вот через пять дней ты мне и принесешь. Или деньги, или себя.

Тамара поднялась со стула.

— Ты можешь присоединиться к Алине и посидеть в ресторане за счет заведения. По старой памяти. А через пять дней — я жду. Можешь прийти сюда, можешь сразу в твою квартиру. Там, кстати, до сих пор твои вещи остались.

Тамара шла по коридору в зал, и ее трясло от бессильной ненависти и унижения. Она понимала, что Измаилович прав и этих денег они с Игорем не найдут. Ни через пять дней, ни через месяц. Но возвращаться на таких условиях к нелюбимому мужчине — это хуже, чем продаваться за деньги. Кем-кем, а проституткой Тамара никогда не была.

— Пошли отсюда! — подлетела она к Алине.

Алина посмотрела на подругу и даже спрашивать ничего не стала: все было ясно написано на ее лице.

На улице Тамара нервно закурила, дав выход эмоциям и сломав первую сигарету.

— Старый козел!

— Что он сказал?

— То же, что и раньше. Он хочет или деньги, или меня. И ни дня отсрочки!

— Томка... — растерянно протянула Алина. — И что ты теперь собираешься делать?

— Поеду к Игорю, расскажу ему об этом разговоре. Может быть, мы что-нибудь придумаем... — Но было видно, что Тамара сама не верит в то, что говорит. — Поедешь со мной в мастерскую?

— Нет, что ты! — отмахнулась Алина. — Я — домой.

— В свою однокомнатную?

Алина подумала пару минут:

— Нет, к родителям. Слушай, у меня к тебе просьба. Узнай там как-нибудь поаккуратней у Глеба или у остальных, не появлялся ли Андрей. И если появлялся, то в каком состоянии.

— Хорошо, — кивнула Тамара, но голова ее была явно занята другими мыслями. — Ладно, я побежала. Вон как раз мой автобус идет!

— Ну, пока! — махнула рукой Алина уже вслед убегающей Тамаре. Постояла несколько минут, решая, а не пройтись ли — погода была хорошая, сыпал крупными хлопьями снег, превращая окружающий мир в стеклянную игрушку со снежным круговоротом внутри. Фонари и неоновые вывески раскрашивали снежинки в разный цвет, все это очень напоминало постер какого-то дорогого журнала.

Алина сделала пару шагов, неожиданно закружилась голова, и она упала бы, не подхвати ее чьи-то сильные руки.