Влюбленная Пион - Лиза Си Страница 68

— Помнишь, как несколько лет назад мы гостили в доме моей двоюродной сестры? — спросил Жэнь. — Шэнь и другие гости читали комментарий к «Пионовой ы-седке».

— Я тоже его читал. Я восхищался твоей работой. И сейчас восхищаюсь...

— В тот день я сказал, что не писал его.

— Ты очень скромен. Это прекрасное качество.

Жэнь достал два листка бумаги и передал их другу.

Поэт поднес их к огню лампы и прочитал. Когда он за­кончил, то поднял голову и спросил:

— Это правда?

— Я всегда говорил правду, но никто меня не слушал. Жэнь опустил голову. — Я не хотел лгать.

— Какая польза от того, что теперь ты будешь расска­зывать все по-другому? — рассудил Хун Шэн. — В луч­шем случае тебя сочтут глупцом, а в худшем — челове­ком, прославляющим женщин.

Хун Шэн был прав. То, что казалось мне чудесным открытием, погрузило Жэня в печаль и отчаяние. Он взял бутылку вина, налил себе стакан и осушил его. За­тем он опять схватил бутылку, но Хун Шэн забрал ее у него.

— Друг мой, — сказал он, — ты должен вернуться к работе. Хватит терзаться воспоминаниями о трагичес­кой смерти той девушки и твоей жены...

Если Жэнь забудет обо мне, что со мной будет? Но воспоминания мучили его. Его одиночество, пристрас­тие к вину, бережные прикосновения к книгам Цзе кри­чали об этом. Жэнь должен смириться со своим горем и забыть об опере. Я покинула беседку, раздумывая о том, увижу ли я его еще когда-нибудь.

В ночном небе висел молодой месяц. Воздух был влажным и теплым. Я шла все дальше и дальше. Я вери­ла, что каждый шаг лишает меня надежды на возвраще­ние. Всю ночь я смотрела на небо, но так и не увидела, как встретились Ткачиха и Пастух. И я не знала, что Жэнь сделал с вырванными листами.

Но всего через неделю начался праздник Голодных Ду­хов. Прошло много лет, и я наконец поняла, кто я та­кая и что мне нужно делать. Я толкалась. Дралась. Та­щила в рот все, что могла найти. Я ходила от дома к дому. И как обычно, словно я могла изменить предна­чертанный мне путь, я оказалась у стен усадьбы семьи Чэнь. Я погрузила лицо в миску с мягкими и склизки­ми дынными корками, как вдруг услышала, что кто-то зовет меня. Я заворчала, обернулась и лицом к лицу столкнулась с матерью.

Ее щеки были вымазаны белилами, и она была одета во множество слоев шелка. Она отшатнулась, поняв, что это действительно я. В ее глазах показался ужас. Она бро­сила мне бумажные деньги и сделала несколько шагов назад, поскользнувшись на своем шлейфе.

— Мама! — я поспешила к ней и помогла ей поднять­ся на ноги. Как она сумела увидеть меня? Неужели слу­чилось чудо?

— Не подходи! — Она бросила мне еще денег, кото­рые, толкаясь, тут же подобрали другие существа из заг­робного мира.

— Мама, мама!

Она опять начала пятиться, но я не отставала от нее. Наконец она прижалась спиной к стене усадьбы, выхо­дившей на улицу. Мама смотрела по сторонам, надеясь найти пусть к спасению, но со всех стороны ее окружа­ли духи, которые хотели получить больше денег.

— Дай им то, что им нужно, — сказала я.

— У меня больше ничего нет.

— Так покажи им это.

Мама протянула пустые руки, а затем полезла в склад­ки платья, чтобы доказать, что у нее больше ничего нет, кроме пары ключей в форме рыбок. Измученные голо­дом призраки и духи отвернулись и поспешили к алтар­ному столику.

Я протянула руку и дотронулась до ее щеки. Она была мягкой и холодной. Мама закрыла глаза. Она дрожала от страха.

— Мама, как ты здесь оказалась?

Она открыла глаза и в замешательстве посмотрела на меня.

— Пойдем со мной, — сказала я.

Я взяла ее за локоть и подвела к углу нашей усадьбы. Посмотрев на землю, я увидела, что ни одна из нас не отбрасывает тени. Но я отказывалась в это верить. Я выгнулась, чтобы преодолеть угол и выйти к берегу. От меня не укрылось, что наши ноги не оставляют сле­дов на влажной земле, а подол юбок не пачкается, но я закрыла сердце, чтобы не думать об этом. Но когда я увидела, что мама не может сделать и десяти шагов без того, чтобы не покачнуться, я смирилась с правдой. Мама умерла и бродила по земле, хоть и не знала об этом.

Мы подошли к беседке Любования Луной в саду, я по­могла маме взобраться внутрь и последовала за ней.

— Я помню это место. Я не раз приходила сюда вме­сте с твоим отцом, — сказала мама. — Но тебе не следует здесь быть, да и мне пора возвращаться. Я должна выс­тавить новогодние жертвенные дары. — На ее лице опять показалось смущение. — Но они предназначены для предков, а ты...

— Призрак. Я знаю, мама. Но это не Новый год. — Наверное, она умерла совсем недавно, потому что нахо­дилась в полной растерянности.

— Как же так? У тебя же есть поминальная дощечка. Твой отец сделал ее, хоть это и противоречит обычаю.

Моя дощечка...

Бабушка говорила, что я ничего не могу сделать, что­бы поставить на ней точку, но вдруг мама мне поможет?

— Когда ты видела ее в последний раз? — спросила я, стараясь говорить спокойно.

— Твой отец забрал ее с собой в столицу. Он никак не мог смириться с тем, что разлучился с тобой.

Я хотела рассказать ей о том, что произошло, но как я ни старалась, слова не выходили из моего рта. Я чув­ствовала себя совершенно беспомощной. Я на многое была способна, но это было выше моих сил.

— Ты совсем не изменилась, — заметила мама после долгой паузы, — чего не скажешь о выражении твоих глаз. Ты выросла. Ты стала другой.

Я тоже многое видела в ее глазах — горе, смирение и чувство вины.

Три дня мы оставались в беседке Любования Луной. Мы почти все время молчали. Ее сердце должно было успо­коиться, чтобы она поняла, что умерла. Постепенно она вспомнила, как готовила угощение для голодных духов, и вдруг без сознания упала на пол кухни. Потом она ста­ла ощущать две другие части ее души: одна ждала похо­рон, а другая путешествовала по загробному миру. Третья, которая была со мной, могла бродить по свету, но мама боялась выйти из беседки Любования Луной.

— Я не хочу уходить за пределы усадьбы, — сказала она в третью ночь, когда вокруг нас дрожали отбрасы­ваемые цветами тени. — И тебе этого делать не следует. Ты должна быть дома. Здесь ты будешь в безопасности.

— Но, мама, я уже давно брожу по свету. Ничего пло­хого, — говорила я, осторожно подбирая слова, — с моим бесплотным телом не происходило.

Она внимательно посмотрела на меня. Она все еще была красива — стройная, элегантная и утонченная. Пережитое горе придало ее облику достоинство и изя­щество. Как же я не понимала этого при жизни?

— Я ходила в Гудан, чтобы полюбоваться нашими ту­товыми рощами, — рассказывала я. — Я принимала учас­тие в увеселительных прогулках и даже присоединилась к поэтическому обществу. Ты когда-нибудь слышала о поэтическом обществе Бананового Сада? Мы плавали на лодках по озеру. Я помогла им сочинять стихи.