Испить до дна - Елена Ласкарева Страница 67

Портрет деда по памяти. Хорошо получилось, готовый подарок, но, естественно, не Алеше, а бабушке.

Вот неплохой этюдик, но он слишком маленький. А ее любимый, судя по его новому дому, да и по тем дарам, что он преподнес Алене, любит размах.

Черт, удачная акварелька, но размазалась, как будто на нее что-то пролили. Крыша тут протекает, что ли?

Не находилось ничего, достойного Алеши. Она бы готова подарить ему весь мир, а, к великой своей досаде, не в силах подобрать даже простого пейзажика или натюрмортика.

...Его никогда в жизни не поздравляла женщина. То есть — его женщина. Детдомовские девчонки, да повариха, да потом однокурсницы — не в счет.

Но ведь, по правде говоря, у Алексея и не было никогда своей женщины. Своей — значило для него любимой.

Несколько мимолетных и быстротечных романов, завязанных в основном по инициативе противоположной стороны, не оставили в душе никакого следа. Каждый из них автоматически обрывался с началом новой экспедиции, чтобы потом уже не только не возобновиться, но и не вспомниться.

И виноват в этом был, возможно, его первый поцелуй.

Целовался он впервые в пятом классе, не с «инкубаторской» девочкой, а с местной, озерковской, по имени Нюша, которой тогда уже исполнилось четырнадцать.

Происходило это в «предбанничке» настоящего инкубатора, в поистине банной влажной духоте, под писк только что вылупившихся цыплят: Нюша дежурила там по ночам, подменяя мать. И ей было ужасно скучно на этом тихом посту без компании и без телевизора.

Тогда девчонка подбила легендарного подкидыша, с которым любил побеседовать сам отец Олег и который был к тому же чемпионом Озерков по плаванию, улизнуть после отбоя из общей мальчишеской спальни и скрасить ее одиночество.

Поцелуй показался Алеше довольно занятной штукой, его только изумило, почему Нюша вертит у него во рту языком, как пропеллером.

Ему казалось, что все должно бы происходить несколько иначе. Лиричнее, что ли. Или ласковее.

Он был романтиком.

— Ну как? — поинтересовалась веснушчатая Джульетта по окончании процедуры. — Голова кружится? Дух захватило? А возбуждение есть?

— За щеками щекотно, — честно доложил он о своих впечатлениях. — И десна чешется.

Нюше такой отчет пришелся по душе.

— Ты очень сексуальный, — одобрила она. —Трахаться будем? Ты уже с кем-нибудь пробовал?

И протянула к молнии его брюк руку, с которой не был до конца смыт птичий помет. Тут остатки романтики окончательно улетучились. Мальчику стало противно.

— Я тебе не трахтор! — резко оттолкнул он свою неаппетитную даму и отправился в сторожку к Никите Степановичу поговорить с ним о странностях любви, про которую в книжках пишут так возвышенно, а вот в жизни...

...Алена отчаялась. Уже светает, следовательно, начинается Алешин день рождения, а она так ничего и не подобрала.

Распахнула окно, чтобы освежить разгоряченное лицо. И увидела в небе Утреннюю звезду.

И тогда, кажется, сама Венера, богиня любви, подсказала ей решение...

Скорее, скорее! Тот огромный баул, который так и стоит нераспакованным со времен Венеции. И в Москве она поленилась его разобрать, и тут, в Красикове, руки до этого не дошли...

Повыкидывала на пол одежду, на которой складочки успели загладиться резко, как плиссировка...

Вот оно, намотанное для сохранности на обрезок пластмассовой трубы. Кожаное панно! Дождалось своего часа!

Развернула. Оглядела оценивающе.

Черная пашня. Тонкий куст у обочины. Редкие проблески голубизны в низком небе.

Хорошо сделано. Даже, пожалуй, талантливо. Но — не празднично, мрачновато.

А в голове как будто крутились колесики и шестеренки — думай, княжна, думай! Напрягись!

Ага... Чердак! Она давно на него не наведывалась. Когда был снят детский запрет, ее перестало так сильно манить туда, тельцовское врожденное чувство противоречия больше не получало подпитки от строгого «нельзя!».

Так... керосиновая лампа... электроплитка со сгоревшей спиралью... сломанный трехколесный велосипедик... Она и сама до конца не отдавала себе отчета, что именно разыскивает.

Старый сундук! Алена открыла крышку, и на нее пахнуло запахом пересохших апельсиновых корочек, которыми бабушка пользовалась вместо нафталина.

Мозг, казалось, бездействовал, а руки сами перебирали знакомые с детства предметы: вот театральная сумочка, вот потерявшие цвет лайковые перчатки до локтя, вот жестяная баночка с пуговицами...

Шляпка-таблетка с вуалью, усыпанной блестками! Вот оно! Шляпка пусть остается, но вуалька...

Алена осторожно отделила искрящуюся паутинку от бархатного основания. И поспешила обратно в мастерскую.

Расстелила панно посреди пола и принялась за работу.

— Быстрее, точнее! Ручки мои умелые, не подведите! — бормотала она. — Клей должен успеть высохнуть!

Готово!

За окном было светло, и она опять щелкнула выключателем, но на этот раз не получилось впечатления громкого выстрела, так как сад уже наполнился звуками.

Алексей услышал, как она тянет на себя неподатливую дверь, поспешно разметался на постели, как бы в глубоком сне, прикрыл глаза и громко, мерно засопел. А сердце у него колотилось еще сильнее, чем у Алены...