Сашенька - Саймон Себаг-Монтефиоре Страница 66

— И жилки голубые божественны.

И в это мгновение вся Сашенькина предыдущая неловкость из-за этой уродливой части собственного тела сменилась удовлетворением. Он облизывал их, жадно играл языком с сосками. Потом он исчез у нее под подолом платья.

Она оттолкнула его раз, другой. Но он был настойчив.

Она ударила его рукой по губам, довольно сильно, но он не обратил внимания.

— Нет-нет, не туда, ну же, нет, спасибо, нет…

Она изогнулась, смущенно прикрыла глаза.

— Ты прекрасна, — сказал он. Неужели это правда?

Да, он так и сказал. Он вошел в нее своим языком.

Никто никогда с ней такого не делал. Она дрожала, почти теряя над собою контроль.

— Восхитительно! — прошептал он.

Ей было настолько стыдно, что она закрыла лицо руками.

— Не надо!

— Посмотрим, сможешь ли ты притворяться, что ничего не происходит! — сказал он, зарывшись лицом в ее шею. Когда наконец она открыла глаза, то увидела его смеющееся лицо.

«Я завела любовника», — подумала она, сама себе не веря. Его непреодолимая сексуальность очаровала ее. Все происходило так, как в первый раз с мужем, ее единственным мужчиной, но потом все пошло совсем иначе. Честно говоря, подумалось ей, именно сегодня она по-настоящему утратила невинность с этим сатанински привлекательным еврейским клоуном, который был так не похож на всех знакомых ей мужчин-большевиков.

«Он сумасшедший, — подумала она, когда он снова занялся с ней любовью. — О боже, после двадцати лет жизни в роли самой благоразумной большевички Москвы этот дьявол сводит меня с ума!» Он еще раз пришел к кульминации.

— Смотри! — прошептал он, и она выполнила его просьбу.

Неужели это на самом деле она? Он снова был между ее ног, делал с нею невообразимые, но настолько приятные вещи: ласкал ее под коленками, внутреннюю сторону бедер, уши, спину. Поцелуи, его поцелуи были божественны.

Она потеряла счет времени, забыла, где находится, забыла приличия. Он заставил ее забыть, что она коммунистка, впервые за двадцать лет заставил забыть, кто она есть, — в конечном счете, она стала жить этим соблазнительным, непреодолимым настоящим.

13

Стояла тишина. Лежа на скомканных простынях, она открыла глаза как человек, очнувшийся от глубокого сна на следующий день после наводнения или землетрясения. Эти кремлевские звезды все еще светят за окном или их снесло ураганом любви? Медленно она возвращалась к реальности.

— О боже! — воскликнула она. — Что я натворила?

— Тебе же понравилось, разве нет? — спросил он. Она покачала головой, вновь закрыв глаза.

— Посмотри на меня, — велел он. — Скажи мне, что тебе понравилось. Или я больше никогда тебя не поцелую.

— Я не могу.

— Просто кивни.

Она кивнула и, стушевавшись, закрыла лицо руками.

Она с трудом верила, что это ее возбужденное тело лежит в маленьком номере на верхнем этаже «Метрополя» майской ночью 1939 года. Года, наступившего после репрессий.

Ее платье и нижнее белье валялись на полу, но лифчик продолжал болтаться у нее на животе; один чулок был на месте, второй висел на лампе. На губах появился солоноватый привкус, от удовольствия и изнеможения у нее закружилась голова.

Беня опять целовал ее губы, потом низ живота — это было настолько чувственно, что она вздрогнула. Он поцеловал ее в губы и опять в живот. Она вся дрожала, на животе выступили капельки пота. Потом она притянула Беню к себе, перевернула его на спину — теперь она была наверху, а он снова в ней. Почему ей так хорошо и спокойно в его объятиях? Почему все кажется таким естественным? Ее как обухом по голове ударили: то, что произошло, — чудовищно. Она предала доброго, искреннего Ваню, своего мужа и друга, отца своих детей. Она любила его, но эта любовная лихорадка была чем-то иным, совершенно не похожим на любовь, теплую и привычную, которую она испытывала к мужу и детям.

«Считается, что женщина не в состоянии любить двух мужчин одновременно, но теперь я понимаю, что это чепуха», — подумала Сашенька. Однако чувство вины спустилось от горла к растревожившемуся сердцу.

— Я никогда ничего подобного раньше не делала, — прошептала Сашенька. — Готова поспорить, тебе все так говорят…

— Странно, что ты спросила, но согласно «Пролетарскому справочнику правил поведения во время адюльтера» это традиционное замечание женщины после первого раза.

— И какой же ответ согласно этому… «Пролетарскому справочнику» дает мужчина?

— Я должен сказать: «Я знаю!» — как будто верю тебе.

— А ты не веришь?

— Честно говоря, тебе я верю.

— И кто же автор этой популярной книги мудрости?

— Некий Б. З. Гольден, — ответил Беня Гольден.

— И что будет дальше? Что пишут в справочнике?

Он молчал; Сашенька видела, как на его лицо легла тень.

— Ты боишься, Сашенька?

Она задрожала.

— Немного.

— Мы больше никогда не должны встречаться, — сказал он.

— Ты пошутил, правда? — Сашенька испугалась, что он на самом деле не хочет с ней встречаться.

Он покачал головой, его глаза были так близко от ее глаз.

— Сашенька, я считаю, что это лучшее из всего, что я пережил. У меня было много женщин, я со многими спал…

— Не хвастайся, грязный галичанин! — проворчала она.

— Вероятно, время пришло. Сейчас мы живем в таком напряжении. Неужели мы не заслужили немного личного счастья? — Он взял ее лицо в свои ладони;

Сашенька удивилась тому, насколько он был серьезен.

— Ты чувствуешь ко мне хоть что-то?

Сашенька отпихнула его, отступила к окну, по спине струился пот, между ног продолжало пульсировать. Она посмотрела на Москву-реку, залитую лунным светом, на мосты и Кремль; 69 акров золоченых бледно-желтых дворцов, сверкающих куполов, мощеных внутренних двориков. Там работал товарищ Сталин, в треугольном здании Совнаркома с зеленой куполообразной крышей.

Она могла даже видеть свет в его кабинете. Он сейчас у себя? Многие так полагают, но она знала, что он, скорее всего, в Кунцево. Он был ее другом, Иосиф Виссарионович… ну, не то чтобы другом. Товарищ Сталин выше дружбы, он Отец народов, да, ее новый знакомый, временами гость, который повысил в должности ее мужа и похвалил ее журнал, — лучшая похвала для советского человека. Она оставалась большевичкой до мозга костей. Случившееся в этой комнате не изменило ее взглядов.

Но кое-что все-таки изменилось. Беня, растянувшись на кровати, закурил сигарету. Он просто молча наблюдал за ней, едва дыша. Наверное, внизу играл оркестр, но в комнате было тихо. Сашеньке в жизни не хватало только любви. Она была коммунисткой, любящей матерью, в то время как Беня был запрещенным писателем с дерзкими для своего времени мыслями. Он был далек от диалектики истории — какой-то неверующий бродяга, который относился к товарищу Сталину и государству рабочих и крестьян лишь с точки зрения науки. Однако этот пустой, наглый и вульгарный галичанин со своей ямочкой на подбородке, низко посаженными бровями над живыми голубыми глазами, с редкими прядями волос на лысеющей голове, и его — да-да, — его мужская сила сделали ее абсолютно счастливой.