Помни меня - Лесли Пирс Страница 64

А еще он поднял шум по поводу того, что все они, кроме Уильяма Мортона и его самого, соперничали за то, чтобы сидеть рядом с ней в лодке, и занимались Шарлоттой, пока Мэри кормила Эммануэля. Мэри отлично знала, что ни один из них не делал этого, желая стать ее любовником. Это был просто дружеский жест, а то, что они старались сесть рядом с ней, когда она кормила Эммануэля, вероятно, объяснялось тем, что эта сцена напоминала им их матерей. А еще им, наверное, надоело постоянно изображать из себя героев, как это делал Уилл. Разговаривая с ней, они могли на время расслабиться. Мэри не могла понять, почему Уилл видел в этом нечто дурное.

Билл рассказал ей по секрету, что он раньше был скотом с женщинами, но, вероятно, он вел себя так потому, что его отец все время бил мать. Нат признался, что позволял некоторым морякам использовать себя как женщину на корабле, потому что лишь таким способом он мог получать дополнительную еду и выбираться из трюма на воздух. Сэм Берд сказал Мэри, что, когда времена стали совсем тяжелыми, он крал еду из чужих хижин и теперь ему очень стыдно.

Мэри вовсе не стала думать хуже о них после этих рассказов, какими бы они ни были ужасными. Она чувствовала, что откровенность сплотила их еще крепче.

Как только они вышли на берег, соорудили навес и разожгли огонь, Мэри положила Эммануэля в его повязку, привязала к себе и, оставив Шарлотту играть на пляже рядом с мужчинами, вытаскивавшими лодку, пошла поискать чего-нибудь съестного.

Она нашла много листьев сладкого чая и немного кислых ягод, которые так ценил хирург Уайт, но, не обнаружив ничего похожего на капусту, она вернулась.

Вдруг Мэри увидела группу аборигенов, наблюдавших за ней из-за деревьев. Она тут же всполошилась, поскольку ее спутники находились на некотором расстоянии, но помахала рукой, что у аборигенов в Сиднейском заливе означало дружеский жест, и улыбнулась им. Мэри догадалась, что туземцы были просто поражены ее появлением и не испытывали враждебности, и поэтому просто пошла обратно по пляжу к мужчинам.

На следующий день аборигены подошли ближе. Они подползли по пляжу, внимательно наблюдая, как мужчины чинят лодку. Мэри стирала одежду, и каждый раз, когда развешивала что-нибудь на кустах сушиться, она улыбалась им.

— Что ты вытворяешь? — рявкнул вдруг на нее Уилл. — Тебе мало, что вокруг тебя восемь мужиков? Или ты еще и парочку этих хочешь?

— Не будь дураком, Уилл, — сказала она устало. — Я улыбаюсь просто чтобы показать, что у нас нет дурных намерений, как ты, возможно, и сам знаешь.

Уилл продолжал дуться на нее до конца дня, несмотря на то что они поймали достаточно рыбы и хорошо поели вечером, а какую-то часть засолили впрок. Положив вечером детей спать, Мэри немного посидела у огня. Мужчины снова обсуждали, сколько еще осталось плыть, и она не вмешивалась в этот разговор. Чувствуя сильную усталость, она отошла от костра, чтобы облегчиться, прежде чем устраиваться на ночь.

Была чудесная ночь, на небе сияла полная луна. Вместо того чтобы сразу пойти под укрытие, Мэри присела на скалу, чтобы насладиться тишиной. Мэри очень редко удавалось побыть в тишине. С того самого дня, как ее арестовали в Плимуте, вокруг нее всегда был шум и сутолока. Даже в ее хижине в Сиднее ей редко выпадала возможность побыть одной.

На лодке каждый ее жест был на виду у мужчин. Они вежливо отворачивались, когда она облегчалась или мылась, но они находились рядом, лишь в футе от нее. Все время кто-то разговаривал, спорил, пел или храпел. Даже ее тело не принадлежало ей: Эммануэль или был у ее груди, или карабкался на руки, или спал у нее на коленях, а Шарлотта почти все то время, когда не спала, требовала ее внимания. Даже мужчины использовали Мэри как подушку, облокачиваясь на нее.

Глядя на звезды и слушая мягкий плеск волн о берег, Мэри воображала, что она снова в Корнуолле. Она снова замечталась и представила себя в маленьком коттедже. Дети мирно спали в настоящей постели наверху, а Уилл ушел на рыбалку. Мэри так ясно все это видела: вот горит свеча, огонь поблескивает красным, и маленькие искорки, на которые падал воск, превращались в картинки.

Когда они с Долли были маленькими, они всегда соревновались, кто увидит лучшую картинку в этих искорках. Долли видела людей, идущих в церковь или танцующих вокруг майского шеста, а Мэри всегда видела рыб, животных или птиц. Ей было интересно, как воспримет Долли рассказы о странных животных, которых здесь называют кенгуру, или об этих больших птицах, которые не летают, но бегают быстрее человека. И о миллионе красивых птиц, таких необычных и ярко окрашенных, что у нее захватывало дыхание при виде их.

— Он не придет!

Сердце Мэри ушло в пятки от звука сердитого голоса Уилла. Она не слышала, как он подошел.

Мэри встала и повернулась, а он шел к ней.

— Кто не придет? — спросила она.

— Сэм, конечно, а ты будто не знаешь, — зарычал Уилл на нее. — Я его поймал, когда он уползал встретиться с тобой, и уложил его на лопатки.

— Я никого здесь не жду! — сказала Мэри возмущенно. — Думаешь, мне не надоело, что вокруг меня целыми днями люди?

Уилл ударил ее так быстро, что она не успела ни двинуться с места, ни уклониться. Удар кулаком пришелся ей по щеке и опрокинул ее на спину.

— Ты моя женщина, — прошипел он и кинулся на нее, задирая ей платье.

Мэри и так была в шоке оттого, что он ее ударил, но, когда до нее дошло, что он собирается сделать, она испытала настоящий ужас.

— Не надо, Уилл, — умоляла она его. — Не надо так.

Мэри пыталась выбраться из-под него, но он был слишком крепкий и тяжелый. Он тут же с силой вошел в нее, кусая ее за шею, как дикое животное, и его пальцы вонзились ей в ягодицы, будто он желал причинить ей еще больше боли.

Когда он кончил, то поднялся и ушел, не сказав ни слова в свое оправдание.

Мэри лежала, слишком потрясенная, чтобы шевелиться. Потом она пошла к морю и вымылась. Ее глаза были сухими, но ее сердце обливалось кровью, потому что она никогда не думала, что ее Уилл способен на такой жестокий поступок. Их нежные любовные ласки были единственным, что хоть немного скрашивало жизнь в колонии. Это помогало забыть о голоде, о физической боли и о безнадежности их ситуации. Если Уилл хотел ее этой ночью, ему достаточно было об этом сказать, и она с радостью ускользнула бы с ним.

Мэри знала, что он не совершил ничего необычного: в Сиднее она видела многих женщин с разбитыми губами или синяком под глазом. По откровениям некоторых из них Мэри понимала, что они знают лишь грубый секс. Но их мужчин нельзя сравнить с Уиллом, они были людьми того сорта, что украдут еду у собственных детей без угрызений совести.

Мэри услышала тихий звук, оглянулась и увидела, что Уилл вернулся и стоит немного поодаль на пляже.

— Давай, возвращайся со мной, — позвал он.

Уилл протягивал к ней руку. Было слишком темно, чтобы Мэри могла видеть выражение его лица, но его поза была нерешительной, будто он стыдился самого себя.